Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

До отлета оставались, какие-то минуты, но ни информации, ни ответов на вопросы, ни самой Виктории не было, никто ничего не знал, служащие просили пройти в салон самолета, полицейские отмалчивались и советовали помалкивать, что бы чего не случилось. Семенычу поплохело, тошнило, давление упало, силы иссякли, вызванный врач аэропорта даже подумывал, как бы не отменить полет, но видя имеющиеся на руках документы о госпитализации, лишь разводил руками, оставляя все на волю самого, находящегося в растерянности больному.

Добавим сюда, что Вика стала ему настолько близким и бесценным человеком, пусть пока и с неопределенным статусом, впрочем, он не думал о большем, чем о дочери или сестре, в виду своего болезненного состояния, почти импотенции и не известного исхода этой поездки, что служило основами переживаний, хотя в его случае они были настолько сильными, что их можно было сравнить с суммированными во едино отцовскими, мужнинными, братскими.

В момент, когда его на кресле-каталке ввозили с салон первого класса, Татьяна врывалась в здание аэрофлота, направляясь в сторону отделения полиции, где не помня на память фамилию Виктории, она сбивчиво объясняла суть интересующего ее вопроса. Видимо тоже подуставший полицейский долго выслушивал историю, начатую издалека, одновременно просматривая, какой-то служебный журнал. Будучи занят с утра другими делами он не очень хорошо владел информацией.

Во время подоспевший сослуживец, войдя в кабинет, сразу обратил внимание на красные глаза Ермаковой и ее сбивчивый язык — усталость накладывала свой отпечаток:

— Добрый день! Женщина с вами все в порядке?

— Устала немного, но в принципе терпимо… Может быть вы знаете?… — Не особенно слушая ее, он обернулся к сидящему за столом товарищу:

— Николаич, чем занят-то?…

— Женщина ищет кого-то…, а кого не знает!

— Не понял? Вам… — Здесь сделал выражение лица озабоченным, как бывает, когда человек, облеченный властью, полагает, что пора обратиться к гражданину, но не знает ни имени, ни отечества, что сам гражданин очень быстро понимает и обыкновенно раскрывает эту тайну:

— А! Конечно, Татьяна Ермакова — председатель некоммерческого фонда помощи онкологическим больным «Онколига»… Сегодня нашего пациента отправляли в Германию на прохождение избранного им лечения, его сопровождал наш волонтер — Виктория…, вот фамилию… — просто из головы вылетело!

— А «ооонкооо»… — это что?

— Вы что с Луны… — рак…, нууу — злокачественные опухоли, метастазы…

— А что есть и доброкачественные?

— Вы что издеваетесь?! У меня ситуации аварийная!

— Ну так это у вас…, поспокойнее, поспокойнее… — Сквозь пелену неверия происходящего Татьяна начала понимать, что над ней просто издеваются. Женщина не из терпеливых, особенно хамство, знала свое положение, но ситуация требовала экстренных мер, а потому, в ход пошли некоторые ругательства, в основе своей требующие дать ей ответ, поскольку от этого могла зависеть жизнь человека.

На шум открылась дверь внутреннего кабинета, в щель разъяренная амазонка увидела двух огромных существ в камуфляже, масках и разгрузочных жилетах с пистолетами-пулеметами наперевес. Между ними, кто-то сидел совершенно понуро и растерянно — это было понятно по позе, голова, склоненная вниз, покрытая густой, но короткой шевелюрой, иногда вздрагивала, как бывает после долгого плакания.

Тонкие, показавшиеся за долю секунды, пальца руки в наручниках теребили какую-то тряпицу. Заметив взгляд на мгновение замолчавшей Татьяны, молодой мужчина, смотревший сквозь щель дверного проема, по виду следователь или милиционер — не известно, как сотрудники органов приобретают эту довольно хорошо определяемую гражданами, личину, прикрыл корпусом видимое в другом кабинете и, обратившись к полицейским произнес:

— О чем шум?

— Да вот ищет какую-то Викторию, сопровождавшую какого-то, то ли «Онка», то ли «Орка», ни фамилии, ни чего не знает, и к тому же пьянющая!.. — Последняя ложь совсем добила Ермакову, моментально превратившуюся в казачьего атамана Ермака, в самые страшные для врагов русского царя Ивана (Четвертого) Васильевича Рюрика, в миру «Грозного», моменты. Снесено было все, что не было приколочено, прибито или весило менее тонны, вихрь ненависти и разъяренности носился со стулом за обидчиком, пока тот не ускользнул в эту самую дверь в комнату с арестованным, закрывшуюся буквально сразу с воплем «Помогите!».