Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

— Кто это ковырял, Григорий Петрович?

— Смотрел тут один, — отвечал он, — много ли золота.

— Какое тут золото... — говорю я, — при подобной позолоте слой бывает всего в тысячную долю миллиметра. Разве дело здесь в золоте? — А сам думаю: «Не ты ли, голубчик, золото искал?»

Двенадцатого века, естественно, быть не могло. Откуда ему взяться, если икон того времени известно всего несколько, в основном это Киевская Русь, а то и вовсе Византия. Погрудный Спас, которого он представил как икону XII века, возможно, при внимательном изучении потянул бы на XVII век. Доска была старой, рубленой, но изображение безнадежно испорчено: Григорий неумело пытался реставрировать икону, соскоблил позднюю живопись и повредил нижний слой. Другого Спаса, которого он считал иконой строгановской школы, мне пришлось также разжаловать. Никаких оснований относить ее к мастерской Строгановых я не нашел.

— Если вы говорите «строгановская школа», — сказал я ему, — то вы должны знать, что это такое. Миниатюрная тонкость, тончайшее золотое кружево прописи. Само сочетание красок... Фигуры вытянутые. Совсем особое, не похожее ни на что письмо. Я не говорю о таких приметах, как малый размер. А это смотрите какая. Храмовая. Потом у строгановских обычно широкое поле под окладом. Ладно, оклада может и не быть, но письмо-то, письмо! Это было искусство для искусства. Ничего этого здесь нет. Могу сказать определенно, что она не строгановская.

И тут он расстилает передо мной на диване новый экспонат — шитую золотом и серебром «Богоматерь Владимирскую». Я как увидел ее, так и обомлел: это была строгановская пелена начала XVII века, редчайший и ценнейший памятник древнерусского искусства.

Размером она была приблизительно с портфель. Богоматерь с младенцем вышиты золотой и серебряной нитями по темно-красной или, скорее, малиновой основе — «земле», как принято называть основу шитья. По нижнему краю шла надпись старославянским шрифтом, этакой затейливой вязью, сразу не разберешь, что написано. Нижняя сторона пелены обшита бахромой из золотых, серебряных и красных нитей, собранных в кисти.

Композиция великолепная, в лучших иконописных традициях русского Севера; фигуры изысканны и строги, хорошо графически очерчены. Вот что я сразу увидел. Ну и мастерство! Техника потрясающая! А в целом — икона, настоящая икона XVII века, но только не красками писана, а вышита.

— Ну как?! — спросил Григорий Петрович.

— Да... — только и мог сказать я, разведя руками. — Фантастика! Строгановская пелена, XVII век. Бесспорно.

— Что такое пелена? Я ведь толком ничего не знаю об этом, — признался он.

— Пелена? Ну, в общем-то, вышивка. Вы знаете, с XVI века были мастерские у Строгановых. Финифть. Чуть ли не впервые в России. Знаете, что это такое? Ну вот. Они назывались еще, в отличие от ростовских, усольскими эмалями. Потом филигрань. Здешние мастера проволоку делали из серебра и золота толщиной в волос. Ну, иконописное искусство. Целая школа, направление в живописи. Кстати, строгановские иконы писали и в Москве, это скорее стиль, чем география. И вот была мастерская художественного шитья. Вышивания. Лучшие на Руси вышивки золотой и серебряной нитью. До Петра светской живописи не было, только религиозная, а это те же иконы. Вышивали покровы для алтаря, плащаницы и делали такие вот вышивки — пелены с изображением святых. Поэтому их называли еще лицевым шитьем. Лица вышивались. По мастерству, по технике лучшего ничего на Руси не было. Посмотрите, посмотрите: сплошной золотой покров, а он из отдельных нитей. Волосок к волоску.

Мы склонились над пеленой.

— Наша, северная... — самодовольно проговорил Григорий.

— Прекрасная вещь! — вздохнул я.

— А чем она прекрасна? Вот я не понимаю. Ручки маленькие, ножки как у рахитика... На людей непохожи. Что вот в них ценится? И в иконах тоже?

— Разве в этом дело?

— А в чем дело? — настаивал он.

— Это же время. Традиция, канон, только и всего. Мне это не мешает. Условность даже усиливает впечатление. Посмотрите, женщина с трагической судьбой. Это мать, мать, которая наперед знает, что ее сын погибнет. Ужасной смертью погибнет. Грусть, горе, скорбь... Это картина. Большой силы. А техника! Бесценная вещь!

— Хорошо, что вы не ломаетесь, не хитрите, говорите, что есть. — Он сворачивал уже пелену трубкой. — А то тут были одни москвичи, увидели и начали: «Так, тряпица... Ничего, в общем... Так себе...» Цену сбивали.

— А вы ее продаете?! Сколько же она стоит? — Я даже приблизительно не мог представить эту вещь, выраженную в деньгах.