Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

Все иконы иконостаса, за исключением верхнего ряда, писаны были в XVI веке лучшими иконописцами Оружейной палаты. Имена их известны. Верхний же ряд относится к XVII столетию. Как ни парадоксально, строгановских икон, выделяемых теперь в отдельную школу, в Сольвычегодске почти нет. Больше тут икон московских. Под высокими сводами храма гулко прозвучал перестук женских каблуков.

— Пришел Иван Игнатьевич, — сказала единственный научный сотрудник музея, она же экскурсовод Мария Васильевна, седовласая подтянутая дама.

Она заперла за мной тяжелые двери, и по узким лесенкам с каменными высокими ступенями мы прошли в небольшую келью со сводчатым потолком.

Директор музея, Иван Игнатьевич Портнов, оказался мужчиной лет пятидесяти, небольшого роста, лысоватый, с брюшком и маленькими глазками без ресниц. На его пиджаке с одной стороны были планки медалей в один ряд, а с другой — значок техникума. Судя по изображенной на значке раскрытой книге, можно было предположить, что директор закончил какой-то гуманитарный техникум, скорее всего, педучилище. Такой значок называется «поплавком». Когда я познакомился с Портновым, то подумал, что, раз взглянув на него, можно в общих чертах рассказать его биографию: местный, перед войной или во время войны кончил педучилище, воевал; после войны учительствовал, а затем его выдвинули на руководящую работу. «Надо будет потом проверить, угадал ли я», — подумалось мне.

Я представился. Нельзя сказать, чтобы Иван Игнатьевич был приветлив, он смотрел строго и подозрительно. Я говорил, он молчал, задав один-единственный вопрос: что мне здесь надо. И только когда я рассказал о своем деде и о том, что хочу увидеть его произведения и ищу одну утерянную картину, он наконец вяло улыбнулся:

— Так вы тот самый? Внук, стало быть. И тоже художник?

— Не могу сказать, что художник, это было бы слишком самонадеянно, но рисую, пишу акварели и маслом.

— Скромность украшает человека, — сказал директор, и слабая улыбка покинула его лицо. — Понимаете, у нас здесь историко-художественный музей, материальные ценности... Бывают всякие случаи. И мне надо... я должен посмотреть ваши документы.

— У меня есть письмо специально для этого случая. Из Русского музея. Вот, пожалуйста, — протянул я ему отношение, в котором содержалась просьба показать мне запасной фонд музея.

Он внимательно прочитал письмо и спросил:

— А еще что у вас есть?

— А что еще нужно?

— Паспорт есть?

Достав паспорт, я подал его Портнову:

— Пожалуйста. Я понимаю...

Иван Игнатьевич не просто взглянул на фамилию и фотографию, он внимательно рассмотрел глубоко втиснутую в фотографию печать, поворачивая паспорт к свету, пролистал его весь, прочитал отметки о браке и прописке.

Меня стало это уже злить. Я чуть было не спросил, будем ли мы делать отпечатки пальцев, но сдержался и сказал:

— Больше всего мне хотелось бы найти картину Сергея Сергеевича Д. с панорамой города. Он писал ее с колокольни. Довольно большой холст, что-нибудь семьдесят на пятьдесят. Картина называется «Соляной городок». Она никогда не репродуцировалась, поэтому мне хотелось бы сфотографировать ее на крупноформатный диапозитив. Для этого нужен свет. Правда, рано еще об этом говорить, дал бы бог ее сначала найти.

В ответ мой собеседник встал из-за стола, открыл дверь кельи и крикнул:

— Марья Васильевна!

Эхо загудело в центральном барабане храма, закричали галки.

— Закройте музей, — приказал директор, — повесьте табличку, и пойдем все вместе в фонды.

— Хорошо. — Мария Васильевна повернулась, чтобы выполнить приказание.

— Да! — остановил ее Иван Игнатьевич. — Что у нас есть художника Д. в экспозиции?

— Теперь ничего нет. У нас же в левом приделе выставка утвари.

— Правильно, — согласился директор.

— А висели две вещи: «Портрет протодьякона» и «Дождь на реке», — четко и сухо отвечала Мария Васильевна.

«Кончала гимназию, — подумал я. — Тоже учительствовала после революции. Носила пенсне и высокие ботинки со шнуровкой, как моя бабушка. Какие бури занесли ее сюда?!»

— Все, запирайте, — сказал директор, — мы сейчас спустимся.

В темных, узких коридорах и на крутых лестницах хоть и было темновато, но туда все же доходил отраженный от стен слабый свет окон-бойниц. В подвалах, куда мы спускались, стояла кромешная тьма. Двигаясь некоторое время ощупью, придерживаясь стены, мы остановились в полной темноте. Мария Васильевна нащупала выключатель, и перед массивными коваными дверями загорелась тусклая от пыли лампочка.