Ксения Букша - Мы живем неправильно

– Почему… ты… не закрываешь глаза… когда… – шепчет Пальяныч.

– Хочешь, буду закрывать, – шелестит Хабанера.

Дверь от сквозняка прихлопывает, а может, это кто-то ломится, стучится? Безумие наполняет их по край, выше края, пузырями, ласковое и легкое, как вздох. Им хорошо до тошноты. Хабанера приглушенно вскрикивает, потому что наслаждение все длится и длится, – то, что обычно бывает одним ярким всплеском, в этот раз продолжается, кривится, орет, вопит жирной, долгой-долгой, желтой чертой.

Отлив. Откат. Секундная стрелка тянется за следующей минутой. Волосы у него всклокочены, брови поддернуты, он медленно-медленно дышит, как будто боится сдуть, и улыбается. Навис над ней кудрями и бородой, руками когтистыми и ногами волосатыми в пол, дышит с перерывами, впадина в черепе отливает синевою. Снаружи шум, стук дверей. Запах от него одуряющий, лицо разъехалось напополам, волосы в пыли – в тени, за ним бумаги, расхристанный. Хабанера лежит на полу, прикрыв глаза и закинув голову. В размягченном теле как будто не осталось ни одной косточки.

Но тут в дверь стучат уже так нарочно и явно, что двое вздрагивают и отодвигаются друг от друга. И, не желая того, задевают что-то – что-то стукает, или лязгает, или падает. А ручка на двери вниз… вверх… Им слышится хихиканье. А может, не слышится?

– Нет, стоп, все, – шепчет Хабанера. Отпрянуть, поправить, встать, сесть, взять в руку пресловутую кружку с кофе; открыть дверь. Сейчас Хабанере нельзя выходить отсюда. В курилке дым, смех, разговоры; мимо топочут сотрудники. Хабанера курит невозмутимо, приветствуя всех в дверь. Пальяныч сидит лицом к Хабанере, пытаясь принять человеческий вид.

– Я спятил, – говорит он почти беззвучно, одними губами. – Я от тебя спятил. У меня никогда такого не было.

– Все, хватит, – говорит Хабанера решительно. – Последний раз это безобразие. Даже птичка не гадит в гнезде. Достукаемся – поплатимся. Что ты думаешь, тебе это с рук сойдет?

Пальяныч ухмыляется. Он больше ничего об этом не думает. Он не может себе позволить думать о таких вещах, это опасно. Делать – пожалуйста, думать – нет, никогда.

– Сойдет, – уверяет он. – Я тут главный, поняла?

Голос у Пальяныча невыносимый, скрипучий, срывается то на ультразвук, то на рык.

– Ну ладно, я – работать, – говорит она вдвое громче и вдвое беспечнее, чтобы все слышали за перекрытиями, – кофе у тебя, Пальяныч, просто отменный…

Жизнь может оказаться чуточку длиннее, чем рассчитываешь. Кто не беспокоится о вечности, всегда промахивается. Дым, пламя, горячий ветер с темного залива, день в зените, тени нет. По проводам, пучками связанным на стенах, пробегает дрожь. Помидором солнышко зависло над жаркими водами Балтики.

Мост и вышка, вышка-и-мост: выворачивают со стоянки, потом – ввв! – руль выкручивается, машина в резком повороте чуть не отрывается от земли – и на мост, и выше, и еще выше.

Ресторан на берегу моря, черно-фиолетовая ночь. Город виден на том берегу залива – рыжее зарево. Грохочет, обрушивается прибой. Море гремит, зарево рыжее – токи в небе – жутко сияет. Вино, как расплавленный металл, пылает, застывая на губах. Вот бы сейчас искупаться, а потом встать в прибое и простоять всю ночь. Она – в позе из «Титаника», а он – ха! – в позе статуи Луки Мудищева, которая выставлена на витрине Института простатологии: под хитоном подъятый член, победоносно вскинутая в неприличном жесте рука.

– Ха-а-анера, – зевает Пальяныч. – Ты скучная женщина! Вот объясни мне, зачем ты работаешь? Ну ладно я, такой неформальный-ненормальный. Но зачем работаешь ты, Хабанера?

– Люблю свою работу.

– Сам процесс?

– Сам процесс.

– Днем работать, а вечером трахаться?

– Днем торговать, а вечером трахаться с тобой.

– И так всю жизнь?

– И так всю жизнь.

– Ну, ты, бллин, Ха-ба-нера, – говорит Пальяныч. – И больше тебе ничего не хочется?

– Как можно меньше чего бы то ни было, – говорит Хабанера нехотя.

– Секс и работа?

– Да.

Пальяныч задумчиво усмехается, глядя на нее.

– Ты не понимаешь множества вещей. Ты их, возможно, просто не пробовала. Или не видела. Или не оценила. Ты хочешь просто удовольствие – здесь и сейчас. Решать задачки и трахаться. Ты не живая, Хабанера!..

Задачки и любовь. Вышка и мост.

Дверь скрипит. Хабанера не оборачивается. Пальяныч стоит посередине комнаты. Это абсолютно точно. Хабанера чувствует его. Как будто кто-то направил ей в спину теплый душ. Ты слишком к нему привыкла, Хабанера. Это выходит за рамки.