Владимир Соколовский - Райотдел

Тоже верно: система получения информации и взаимообмена ею была в отделе отработана четко. Много знали, обо многом говорили, еще о большем молчали, приберегая для лучших времен.

Носов кончил писать, сунул бумаги в портфель.

— Надо бежать. Завтра ведь предпраздничный день, никуда не попадешь, и дальше еще три дня вылетают — надо сегодня разобраться с экспертизами, прямо кровь с носу…

Фаткуллин вгляделся в него:

— Что-то, парень, выглядишь ты больно уж неважно… Устал или перепил… Вмазать не хочешь? Мне вчера один кореш припер, осталось маленько.

— Мне надо отвезти на экспертизу два дела: одно в психушку, другое — на автотехническую. Все далеко, в разных местах…

— Слушай… давай-ка чего-нибудь придумаем. У меня есть на сегодня одно предложение. Я попробую сейчас тебе помочь, а потом — рванем в одно место…

Дом, к которому они направлялись, стоял поодаль от остальных — вообще на отшибе. Добротный, пятистеннный, с недавно крашенными наличниками; крыша аккуратно уложена шифером. Во дворе сипло лаяла собака. Фаридыч нажал кнопку звонка у калитки. Заскрипела дверь, кто-то вышел, крича на ходу: «Что за гости? Не ждем никого!» — «Я тебе дам — не ждем! — рыкнул Фаткуллин. — Вот ведь народ, никакого порядка не знает. Это ведь я, Василич!»

Михаил-то думал, что тот привезет его куда-нибудь к своим знакомым татарам и будет там лопотать с ними по-своему, а ему придется только молча пить водку. Но встретивший их пожилой мужик оказался голубоглазым русским. Он открыл калитку, обнялся с Фаридычем, пожал руку незнакомому человеку, заглянув прямо в глаза; загнал в будку большую собаку, повел гостей в избу.

— Долго ты не наведывался! — говорил он Фаткуллину. — Дай Бог память… год, а? Больше? Не-е, не больше… в мае был, да? А я тут по тебе скучал, Анвар!

— Звонил бы, заходил.

— Чего звонить! Нужон бы стал — позвонил бы. А так — ты ведь занятой, зачем зря тревожить!

Жена его оказалась уж действительно старухой, старше его лет на пять-семь, с сухими мелкими морщинками на когда-то красивом (и угадывалось — очень!) лице.

— Кто прише-ол!..

— Здравствуй, Верочка. Обожди, я мокрый, плащ скину… Как скрипится тебе?

— Скрипится… — она дробно рассмеялась.

— Давай-ко собирай! — Василич нагнулся, поднял люк от подпола. — Мы вас угости-им!.. Довольны будете. Я прошлый год ведь и мяса закатал, и огурцов, и грибки где-то есть…

— Вина много?

— Все-е есть. Вам-то двоим, по крайней мере, пить — не перепить. А нам — и войну, и революцию пережить хватит, много не надо…

Выпив, хозяин вдруг спросил, поиграв губами — словно бы и сам не знал, какое выражение им придать:

— Ну как там воры-то нынешние? Все им неймется? Ну, и пускай не жалуются. Не умеешь — не берись, верно? Жизнь-то у них тоже худенькая… а, Михаил?

— Насчет ихней жизни ничего определенного сказать не могу, — ответил Носов. — Я ведь не ворую, мое дело — в тюрьму сунуть, а оттуда они уж на зону идут.

— Тюрьма да зона… Я вон там побывал — и до сих пор ночами кричу, когда они помстятся. А ты — так просто о них говоришь…

— Слушай, Фаридыч, ты куда меня привез? — зло спросил Носов, поднимая глаза. — Ты что это… очумел, что ли?

— Ладно, ты, не гони лошадей, — отмахнулся тот. — Ерунды не думай, мы с Василичем старые кореша…

Как выяснилось из их общего рассказа, знакомство началось в пятидесятом году — именно тогда Фаткуллин, окончив юридическую школу, приехал работать народным следователем в глухой сельский район. Василич был там начальником уголовного розыска. Совместная их деятельность продолжалась пять лет — за это время, судя по воспоминаниям, они «много народу перешерудили». Затем дороги разошлись: Фаридыч перевелся в областной город; после его отъезда уволили и хозяина, якобы за упущения в воспитательной работе: у него повесился в пьяном виде оперуполномоченный, и агент убил сожительницу с ее матерью.

Василич уверял, что истинная причина крылась в другом: производя экстренные розыскные действия по нераскрытому изнасилованию, он захватил в круг своего оперативного интереса прибывшее в командировку лицо высокого областного уровня, осмелился его допросить, да еще «с испугом», — словом, повел себя неуважительно и сгорел. Тут, видно, все собрали «до кучи»: когда над подразделением собирается гроза — начальство определяет жертву и откупается ею. Василич устроился председателем райкома ДОСААФ, далеко задвинуть его власти остереглись: все-таки свой, да и слишком много знает, пусть лучше ходит под боком! На этом посту он царил целых семь лет, пока однажды не угодил под суд: нашли какие-то махинации с патронами, со взносами, а главное — с шоферскими правами, ими, как оказалось, торговали под прикрытием курсов направо и налево. Еще, кроме шоферских, при райкоме существовали курсы трактористов — и там творилось то же самое. По делу проходили начальник районной и сотрудник областной ГАИ — те, у кого в руках были бланки и печати. Ниточка потянулась от них — а дальше вскрылось и остальное. «Они, суки, нагадили! — объяснял Василич. — Они брали-торговали, у меня все в ажуре было: преподаватели, занятия, все… А мне: ты посредником был! Больно нужен им был этот посредник…» — «Не темни! — Фаткуллин тыкал в него длинным желтым пальцем. — А патроны? А курсы трактористов?» — «Да ну! Там ведь все шло официальным порядком: через занятия, экзамены. А если приедет какой-нибудь практик из сельской местности за документом — ну что с него возьмешь по тем временам? Литру водки разве что… Меня в районе запросто отмазать могли, да вот вишь, не захотели… Лишний стал человек…»