Сергей Головачев - Дым небес

— Какого ещё Богрова? Который убил Столыпина?

— Ага. Причём Столыпина похоронили в Лавре, а Богрова закопали именно здесь на Лысой горе. Он вообще был гением злодейства. Сообщил охранке, что премьер-министра убьют в оперном театре. Вот его и приставили того охранять. А Богров вместо этого приставил пистолет к его груди. Потом его так и казнили в чёрном фраке, в котором он пришёл в театр. С чёрным колпаком на голове.

— Какой ужас, — сочувственно произносит Эмма и передёргивает плечами, — то есть, получается, это и есть дорога на Голгофу?

— Да, Прямая дорога на тот свет, — кивает Мара, а затем неожиданно спрашивает, — а зачем тебе Лыбедь?

— Да так просто… короче, — вновь запинается Эмма.

— Задумала жизнь себе сделать короче?

Застигнутая врасплох, Эмма признаётся:

— Да.

— Хочешь сброситься там с обрыва?

— А… как ты догадалась?

— Ну, глядя на тебя, догадаться не трудно. Тем более, что место это всем известное. Только зря ты туда собираешься!

— Это почему же!

— Да потому что над Лыбедью нет никакого обрыва. Там густой лес и покатый спуск.

— Да ну? — сомневается Эмма. — А мне сказали, там крутой обрыв.

— Тебя ввели в заблуждение. Это всё сказочки. Может, там, кто и кидается вниз, да только никто ещё не погиб.

— Блин, — с сожалением произносит Эмма, — а я уже так настроилась!

— Ты извини, конечно, но лишать себя жизни из-за какого-то придурка — это бред. Нашла ещё причину! Брось курить — и всё, никаких проблем!

— Но в том-то и дело, что я не могу бросить. Я уже сто раз бросала. А как только у меня стресс, тут же начинаю снова, — она вновь привычно тянется в сумку за сигаретой.

— А у тебя что, сейчас, стресс?

— А ты как думала? — закуривает она. — Только я настроилась идти к этому самому обрыву, а тут такой облом.

Поднявшись на гору, бригадир приказывает чистильщикам:

— Сложить всё сюда и построиться!

Парни тут же складывают свои лопаты, мётлы, пилы и грабли на боковую полку мусоровоза и выстраиваются перед своим командиром. Потирая густые усы, Кожумяка обращается к байкеру Муромскому:

— Это все, Илюша?

— Да.

— А где остальные?

— Выбыли из строя.

— Помнится, год назад вас было в два раза больше.

— Я объехал всех, — отвечает Илья Муромский, — но за это время лишь десять человек остались трезвыми, включая меня и Злого. Остальные не выдержали.

— Ясно.

— Трое пристрастились к пиву, — продолжает отчитываться Муромский, — двое закурили, ещё двое соблазнились дурью, а один увлёкся экстази.

— Да, — недовольно тянет бригадир, — с такими темпами ещё через год в нашем городе не останется ни одного трезвого. А твоя девушка как, Алёша? — вздохнув, обращается он к Поповичу. — Удалось её вернуть на путь истинный?

Злой тяжко вздыхает и, потупив глаза, качает головой.

Стоящий с краю Добрыня разъясняет:

— У них любовный треугольник: он любит её, а она любит сигарету.

— А ты кто такой? Новенький? — замечает его Кожумяка.

— Это Никита, — представляет его Злой. — Из моей школы парень. Но все его у нас Добрыней кличут.

— Добрыней? — удивляется Кожумяка. — Это хорошо, что тебя так кличут. Готов, Добрыня, сразиться с трёхголовым Змеем-дурманом?

— Всегда готов, — добродушно пожимает плечами Добрыня.

— Ну, ладно, — вздыхает Кожумяка, — я думаю, всем ясно, зачем мы сюда собрались?

— Всем, — нестройно отвечает отряд.

— Какая перед вами на сегодня стоит задача? — останавливает бригадир свой взор на Злом.

— Очистить Девичью гору от мусора! — чётко отвечает Злой.

— А ещё? — спрашивает Кожумяка, переведя глаза на Муромского.

— Изгнать с горы всех тёмных, — бодро отвечает Илья. — А также тех, кому претит здоровый образ жизни!

— Именно! — кивает Кожумяка. — Чтобы на нашей горе было так же чисто, как у вас и у меня на голове, — потирает он ладонью свою бритую голову, — чтобы Девичья гора стала зоной, свободной от дурмана.

Кожумяка собирает пальцы в кулак и, приветственно подняв его вверх, заканчивает своё напутствие привычной речёвкой:

— Трезвости?

— Да! — хором отзываются бритоголовые парни.

— Дурману?

— Нет!

— Наркоте?

— Крест! — все парни вздымают вверх свои правые кулаки, на которых чернеет косой крест, как знак отказа от дурмана.

— Бухлу?

— Крест!!

— Табаку?

— Крест!!!

— Жизни — жизнь!

— Смерти — смерть! — глухо отзываются парни и перекрещивают перед собой сжатые в кулаки руки. Со стороны их лысые головы выглядят, как черепа перед скрещёнными костями.