Сергей Головачев - Дым небес

Но полицейские уже и сами видят, что к ним, надрывно урча, приближается снизу оранжевый большегрузный мусоровоз. Старший сержант поднимает руку, и мусоровоз останавливается.

Бригадир чистильщиков Кирила Кожумяка недовольно высовывает из кабины свою обритую налысо голову.

— В чём дело? — спрашивает он.

— Эй, мусорщики, — кричит ему старший сержант.

— Мы не мусорщики, а чистильщики, — поправляет его бригадир.

— Какая разница? — ухмыляется старший сержант.

— Большая, — веско отвечает тот.

— Это ваши люди? — спрашивает полицейский, кивая на колонну.

— Мои, — отвечает Кожумяка.

— Значит, говорите, чистильщики?

— Они самые.

— И чем собираетесь здесь заниматься?

— А разве не видно? Убирать территорию. Избавлять землю эту от ненужного ей мусора.

— Это хорошо, — как бы соглашается с ним старший сержант.

Бригадир добавляет:

— Девичью гору уже так загадили, что зайти сюда страшно.

— Это точно, — подтверждает младший сержант. — Давно уже пора.

— Короче, идём сюда навести порядок, — решительно заявляет бригадир.

— Всё это, конечно, замечательно, — мягко замечает старший сержант, — если бы не одно «но».

— Какое ещё «но»? — грозно вопрошает Кожумяка.

— День сегодня для этого, — улыбается милиционер, — не совсем подходящий.

— Это почему же?

— А то вы не знаете, — ухмыляется младший сержант, — что сегодня Вальпургиева ночь.

— Небось, сатанистов гонять пришли? — как бы между прочим, задаёт свой главный вопрос старший сержант.

— И их тоже, — честно признаётся ему Кожумяка. — С Девичьей горы давно уже пора согнать всех чёрных! Слетятся сегодня сюда, как вороньё!

— Кого выгонять — это решать нам, — чётко заявляет старший сержант.

— Так есть у вас пропуск или нет? — зачем-то вновь спрашивает младший сержант.

— А зачем? — удивляется бригадир чистильщиков.

— Значит, у вас нет пропуска? — тут же заключает старший сержант. В его глазах мгновенно вспыхивает интерес.

— Неужели для уборки мусора нужен пропуск? — недоумевает Кожумяка.

— Ничего не знаю, нам велено проверять все машины, следующие на гору, — говорит старший и приказывает младшему, — иди проверь.

Младший сержант обходит машину и, удостоверившись, что в ней ничего, кроме мусора нет, даёт отмашку.

— Ладно, проезжайте! — разрешает старший.

Тропинка приводит Эмму и Мару к старой цветущей груше. У неё широкий, как у дуба, шершавый ствол и огромное сквозное дупло. Как будто груша насквозь была прострелена когда-то пушечным ядром.

Эмма с любопытством заглядывает внутрь. На самом дне дупла она замечает сложенный вдвое листок бумаги.

— Смотри, тут какая-то записка.

— Не трогай ничего, — предупреждает её Мара.

Но поздно: Эмма уже вынула записку и разворачивает её. На листке корявыми печатными буквами написано:

«Если вы не знаете, зачем сюда идёте, лучше поверните назад».

— Странная какая-то записка, — недоумевает Эмма.

— Брось её назад!

Эмма бросает записку в дупло.

— А ты знаешь, зачем идёшь сюда? — как бы между прочим спрашивает её Мара.

— А ты? — вопросом на вопрос отвечает Эмма.

— Я знаю, — уверенно отвечает Мара.

— И я тоже… — с заминкой признаётся Эмма, — знаю.

Они идут дальше вверх по тропинке. Вскоре пологий подъём заканчивается, и девушки выходят на большую лужайку, от которой влево и право убегают узкой полосой два суходольных луга.

С высоты это выглядит, как две половинки широко раскрытых ножниц. Степные полосы как бы разрезают на части покрытую лесом платовидную верхушку горы. Вдоль всего луга, заросшего ковылём, пыреем, люцерной и пурпурной скорнозерой, цветки которой пахнут ванилью, пролегает грунтовая двухколейная дорога, длинная и прямая, как проспект.

— И куда она ведёт? — спрашивает Эмма.

— Она никуда не ведёт, — коротко отвечает Мара.

— Как это никуда?

— Это как бы граница.

— Граница?

— Ну, да. Она отделяет Девичью от остального мира. Это Прямая дорога.

— Что, она так прямо и называется?

— Ну.

— Прикольно, — удивляется Эмма и, как бы невзначай, спрашивает, показывая рукой в сторону вышек, — а Лыбедь ведь в той стороне?

— В той, — кивает Мара. — То место вообще усеяно трупами.

— Как это? — пугается Эмма.

— Там сто лет назад людей вешали, — объясняет Мара, — казнили там всяких преступников. А трупы рядом закапывали. Это была киевская Голгофа. Вон там, где сейчас стоят пять вышек, — показывает она рукой, — раньше стояли восемь виселиц. На одной из них и повесили Богрова.