Цвел урюк, опадала вишня сакура, павлины в императорских висячих садах с особой яростью распускали свои хвосты, карпы метали икру, – короче, время шло, а вызова из столицы сёгуну не приходило. Он давно собрал подарки, которые должны были везти на себе тридцать лошадей и нести, тоже на себе, двадцать носильщиков. Только одно перечисление заняло бы тут пятьдесят страниц, если не больше, но таковы были порядки в то время в Поднебесной, а порядок есть порядок во все времена во всех землях.
Хотя дело в действительности обстояло несколько иначе.
Янь Лин, по правде, имел, как того требовало его положение, всего-навсего только двух жен-наложниц, которые не уступали в красоте Главной жене, Цин Инь. Однако достоверно было известно от слуг и подметальщиков, что сёгун не желает входить к другим женщинам, кроме своей Цин Инь. В покоях наложниц, судачили люди, стоит плач с утра до вечера, который по ночам переходит в жалобный вой, что слышен далеко вокруг, аж у самых Цветочных гор.
Что же до петуха, который якобы скакал на заднем дворе, то он совсем не был похож лицом на сёгуна – чужой, приблудный петух, если не сама нечистая сила! И не будем пока об этом, тем более на ночь.
Жил сёгун Янь Лин, судачили люди, в высоком тереме, сложенном из шлифованных кирпичей красного камня, который добывают в Лунной долине и который идет на рынке по триста лян серебра за один го. Жена его, Цин Инь, жила, клялись всезнайки, в Голубом павильоне из фарфора, увешенном колокольчиками из того же фарфора, только толщиной в десять стрекозиных крыл, с золотыми язычками из белого янтаря, а попасть в павильон к красавице можно было только на лодке, переплыв Круглое озеро, полное золотых, серебряных и изумрудных рыб. Еще говорили, что попасть внутрь этого павильона красавицы можно только через ворота из кованой чистой меди, которые открываются от удара по нефритовому запору в виде устрицы голубым нефритовым пестиком, который сёгун носит всегда с собой под верхним халатом в штанах, которые еще зовут иные модники на иностранный манер «каками», как принято на Северных островах, откуда идет, между прочим, зараза, называемая модой. Почивал же сёгун, если верить каждому, кому пришла охота болтать, на ложе из слоновой кости, покоящемся на четырех черепахах из северного зеленого оникса. Словно бывает такой оникс!? Вот и верь после этого людям.
Все это болтали досужие люди по харчевням за чашей вина и блюдом с карпом, вволю наслушавшись платных сказителей, которые уже вплетали в свои бесконечные байки и сёгуна с женами и наложницами, и терем с павильоном, и раковину с пестиком, и много еще всякой всячины.
На самом деле сёгун жил в обыкновенном доме, вытесанном из тисового дерева, что зовут в народе красным, с дверьми из обыкновенного душистого кипариса, с обыкновенной черепичной глазированной крышей с медными водостоками, на концах украшенными пастями дракона. Дом стоял на берегу знаменитого в той округе Круглого озера; из окон дома открывался красивый вид на само озеро и острова, которые там и тут были разбросаны среди вод, как шапки утонувших при переправе через реку Янцзы воинов после Нанкинского сражения. Впрочем, многие видели эту картину заморского художника Ямамото.
Причем все женщины жили на своей половине, только старшая жена Цин Инь частенько выходила из спальни супруга лишь тогда, когда солнце уже играло на цветах сливы, что стояли в золотой вазе у дальней стены спальни, для чего солнцу приходилось немало потрудиться.
Что касается фарфорового павильона, то он, и вправду, был и стоял на Острове Небесных Сетей, что прославил незабвенный Тикамацу с Северных территорий.
Все три женщины при более тесной проверке жили дружно или, – кто знает? – делали вид, была б возможность приглядеться с еще более близкого расстояния! И ревели наложницы во весь голос лишь тогда, когда Цин Инь выходила одна в сад совершить прогулку, привязав на спину попугая в клетке и прихватив лейку из тыквы, чтобы полить цветы в саду. Выли они так, вероятно, от обычной женской глупости.
Правда, порой можно было видеть, как все женщины сёгуна вместе катались после обеда на лодке.
Обедали же женщины на своей половине, а сам обед состоял обычно из десяти-двенадцати пряных блюд из рыбы, риса и креветок с розовыми моллюсками в четные, или постные дни, и девяти-тринадцати блюд из морских ежей и побегов бамбука с акульими плавниками в дни нечетные и непостные, с добавлением риса со свининой и утятиной в красном соусе Тан, если утятина и свинина были в такие дни… Это, конечно, не считая грибов сычуань и трепангов с острова Ногао, которые подавались в том случае, если сёгун делил трапезу со своими женами.
Читать дальше