Ханс-Петер де Лорент - Негласная карьера

Феликс понаторел в ораторском искусстве. Вот и сейчас свое критическое замечание он закончил шуткой, которой он показывал, что не противопоставляет себя остальным. С критикой же Рюдигер не мог не согласиться, он и сам не раз замечал такое. Он нередко ходил на собрания, но свыкнуться с их языком не мог. Говорили будто на иностранном. Иногда Рюдигеру казалось, что ораторы недалеко ушли от него, но стараются ради пущего эффекта говорить непонятно. Кое-кто делал вид, что после букваря сразу же стал зачитываться «Манифестом Коммунистической партии». Короче, Феликс говорил именно о том, о чем с некоторых пор думал и сам Рюдигер.

Этот эпизод лишний раз подтверждал, что Бастиан – опасный противник. Феликс мыслил не шаблонно, он способен на большее, чем повторение затверженных фраз, и это усиливало его влияние даже среди тех студентов, которые не слишком интересовались политикой. Не случайно Бастиан стал председателем всеобщего студенческого союза.

Поммеренке вспомнил еще один пример. В комнате студенческого союза повесили к предвыборной кампании плакат. На красном фоне – портреты Маркса и Энгельса. Под плакатом надпись «От Маркса и Энгельса никому не уйти!» И: «В студенческий парламент – марксистов!»

Феликс, в котором заговорила старая футбольная страсть, подписал фломастером «От Маркса и Энгельса никому не уйти!» – «А Либуда уйдет!»

Поммеренке забыл тогда всю свою неприязнь к Бастиану и чуть не рухнул от смеха. Кое-кто решил, что приписка Феликса бестактна. Другие (в глазах Рюдигера они просто оторвались от жизни) не поняли шутки, 'потому что не знали, каким отличным дриблингом владел Либуда. «Он способен замотать любого противника», – писали спортивные журналисты. Рюдигер слышал, как Феликс совсем безыдейно оправдывался:

– Я думал, будет смешно. И чего вы так разволновались?

«Поезд прибывает на главный вокзал Кёльна».

Поммеренке расплатился и направился к выходу.

Забастовка на психологическом факультете действительно состоялась. Ежедневно шли собрания, студенты называли их «тичин». Рюдигер ходил пока на занятия социологического факультета, так как там тоже начинали с изучения статистических методов. Математику он недолюбливал, но занятий не пропускал и даже выполнял домашние задания. А кроме того, старался бывать на всех политических собраниях. Он многого не понимал, но общая наэлектризованность коснулась и его. Забастовочный комитет отправился по профессорским кабинетам. Шашлык из Гавлика не сделали, но письменный стол его заняли, перерыли бумаги, разговаривали с профессором свысока. Гавлику это, разумеется, не понравилось. Он, как узнал Рюдигер, был не только избран представителем преподавательского коллектива, но и деканом философского факультета. Минут через десять после того, как Гавлик ретировался из своего кабинета под восторженные крики студентов, прибыли наряды полиции. Они окружили здание, повыкидывали оттуда студентов, а на шестом этаже попросту взломали забаррикадированные двери. С помощью брандспойтов и пожарных топориков сопротивление было подавлено. А мебели оказалось порублено столько, что самим студентам это было бы не под силу, даже если бы они поставили себе такую цель и набрались терпения. Но разве в этом дело?

Главное, утвердить авторитет администрации.

Рюдигер пока плохо разбирался в событиях. Он разрывался между лекциями по статистике, собраниями забастовщиков и перебранками студентов с полицией, которая охраняла здание от бунтарей.

В эту пору кромешной неразберихи Рюдигер и стал отцом.

Ночью Барбара несколько раз ходила в туалет. Вроде бы болел живот. Потом начались схватки, и они повторялись через равномерные и короткие промежутки.

Барбара растолкала Рюдигера, которому снились какие-то кошмары, и попросила отвезти ее в больницу. Схватки уже повторялись через каждые пять минут. От одной мысли, что прямо в машине ему придется принимать роды вместо гинеколога и акушерки, Рюдигер запаниковал и как сумасшедший понесся в клинику. Там дежурная сестра успокоила молодую пару. Барбару увели, потом она вернулась уже в больничной рубахе, чтобы пойти в родильное отделение.

– Придется подождать, – сказала сестра. – Может, даже несколько часов. Пускай муж едет домой, здесь он только мешается.

Рюдигер уехал. Однако едва он опять заснул, как раздался телефонный звонок. Рюдигер услышал голос Барбары, но ничего не понял. Пока он снова гнал машину в клинику, из головы у него и вовсе выскочило услышанное, тем более что ни в граммах, ни в сантиметрах он не разбирался. Родился мальчик. Это единственное, что до него дошло.