Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

– Вам плохо? – испугалась Валька.

– Это все нога, – со знанием дела констатировал доктор. – Боль в ноге может вызывать спазмы сосудов головного мозга. От этого – сильнейшая головная боль. Я непременно должен вас осмотреть.

Я опустил руки на стол, весело постучал пальцами и ободряюще улыбнулся. Я научился играть.

– Все у меня хорошо, доктор. И ничего не болит. А вот вы ошиблись. Я далеко не Овод, и я никуда не возвратился. Я просто приехал в совершенно незнакомые места, чтобы отдохнуть.

Впервые за вечер я заметил, что Ростик расслабился. И даже повеселел. Но это не означало, что я решил сдаться. Я еще надеялся все вернуть. Все, что принадлежало только мне одному. Просто мне не хотелось портить этот чудесный вечер.

– Даник, – обратился я к нему, и он вздрогнул. – Можно я буду вас так называть? У вас прекрасное имя. Простое, как и ваша природа. А вот мне мое имя не по душе. Звучит слишком претенциозно. Ростислав. Сразу вспоминается поток сумасшедших машин, удушающая гарь заводских труб, и много-много людей, так невероятно похожих друг на друга. Даже джакузи не спасает. И так хочется иногда изменить жизнь. Ну, хотя бы поменять ее на этот лес, эту уютную сторожку. Я даже на деревенскую баню согласен. А к ней еще – березовый веничек! И главное – люди у вас уникальны! Никто ни на кого не похож! А вам нравится ваша жизнь, Даник? Вы ни разу не хотели ее поменять?

– Мне очень нравится моя жизнь, я не хотел бы ее поменять никогда и ни на что, – так искренне сказал он, слово положил душу на свою ладонь и протянул мне. И мне было решать, что с нею делать.

– А знаете, молодые люди, вы чем-то похожи. Это к вопросу об уникальности и классификации людей. – Доктор с задорным блеском в глазах повернулся ко мне, призывая к полемике. – Нет, не профессией схожи, не внешностью и подавно не отношением к жизни. А чем-то неуловимым, почти прозрачным…

Еще бы мы не были похожи, усмехнулся я про себя. И уж конечно у нас разное отношение к жизни. Ведь Ростик вдруг стал лесным богом, а я всего лишь остался падшим артистом. А падение богов случается редко. И еще реже – возведение артиста в бога.

– Вот! – доктор Кнутов поднял палец вверх. – Эврика! Нашлось точное слово! Голоса! У вас почти одинаковые голоса. Это своего рода уникум! Людей с одинаковой внешностью встречается гораздо больше, чем с похожими голосами. Безусловно, у Ростислава, – он вновь обратился ко мне, – сразу заметен столичный акцент, а у Даника, – он повернулся к Ростику, – этакий просторечный диалект. Как мудро заметил Даль – лесообильный, что означает – богатый, насыщенный лесом говор. Но если отшлифовать, откорректировать, довести до общего знаменателя…

Про меня он никогда такого не говорил – лесообильный говор, с обидой подумал я. Ростик явно пришелся ему по душе. Ростик ко двору – я со двора. Мне приходилось признать свое поражение.

– А я не замечаю, – пожала недовольно плечами Валька. Она очень любила мужа. И он для нее был уникален.

Чижик выспался, прыгнул мне на колени и стал благодарно лизать мои руки. Хотя благодарить меня было не за что.

– Ты представляешь, папочка, – обратилась Валька к доктору, – вот уникальный случай. Чижик без ума от Ростислава Евгеньевича. Он даже повеселел.

Доктор Кнутов с удовольствием потягивал чай и невозмутимо заметил:

– Ничего уникального, Валюша. Как врач я и этому могу дать вполне простое и научное объяснение. Больные животные зачастую тянутся к новым людям. Срабатывает элементарный инстинкт самосохранения. Новый человек на новом месте не обладает памятью этого места. И животным кажется, что чужие люди привносят новую энергию, новый заряд, новый стимул для жизни. Вы знаете, даже умирающий человек оживает при разговоре с совершенно незнакомым собеседником. Ведь столько времени больного окружали близкие, которые слишком за него волновались и зачастую не умели скрывать свои истеричные переживания. Незнакомец подобной информацией боли за близких не обладает.

Я бы мог с легкостью разбить теорию доктора в пух и прах. Но не стал этого делать. Слишком он наслаждался и ароматным чаем, и снежным вечером, остаток которого он проведет уже без меня. Со своею семьей. Я здесь абсолютно чужой. Но в отличие от незнакомца, про которого так красноречиво разглагольствовал Кнутов, я обладал и памятью места, и информацией боли за близких. И это не давало мне покоя. Но о моих тревогах знал лишь мой двойник.

– Пожалуй, уникальные вещи все же встречаются, доктор. – Я встал с места и приблизился к окну.