На какое-то время Пашку оставили в покое. Даже насчет неравного брака перестали острить. Однако Жихарев понимал, что все это — игра, и что со временем Берия нанесет удар. С некоторых пор Пашка начал замечать, что как только его начинает хвалить Лаврентий, Хозяин ищет, к чему бы придраться. Не только на Пашку, но и на Берию смотрел вождь все более хмуро. Болезнь Сталина прогрессировала. Он становился все более подозрительным. Все чаще высказывал мысли о необходимости ареста всех «соратников». Все чаще его осознанная речь прерывалась бредом, а то вовсе бессвязным набором слов. Все менее уверенно чувствовали себя «соратники». Все чаще с уст вождя срывались в их адрес оскорбления и обвинения во всех смертных грехах. Все затаились. «Соратники» помнили участь Ворошилова, который однажды не выдержал и в ответ на обвинение в уничтожении накануне войны лучших военных кадров сам обвинил Сталина в репрессиях и геноциде военных. Ворошилова изгнали с дачи в Кунцево, поместили под домашний арест. Хозяин постоянно задавал «соратникам» вопрос:
— А не арестовать ли нам Ворошилова?
Молчали все, но чувствовалось, что всем надоело самодурство вождя. Надоели его капризы и роль клоунов при персоне Хозяина, отведенная им. Напряжение зрело, и это чувствовал сам Иосиф Виссарионович. Как правило, объектами агрессии душевнобольных становятся близкие им люди. Не миновала чаша сия и Пашку. Неоднократно генералиссимус орал на него, угрожая выбросить на пенсию. Наконец, 23 февраля 1953 года во время поздравления охраны дачи с праздником он заявил:
— А тебя, Жихарев, я не поздравляю. Тебе на пенсию пора! С молодой женой на даче цветочки выращивать. Ищи Валентина! Где он жопу лечит? В месячный срок передашь ему дела!
Пашка понял, что это — конец, и теперь его может спасти только смерть Сталина. Жихарев снова засел в своей лаборатории. Через два часа работы было готово средство, способное вызвать кровоизлияние в мозг. Удар должен был произойти через неделю. Пашка подмешал зелье в воду и вино, поданное вождю. Оставалось выиграть время. Жихарев старался не попадаться Хозяину на глаза. Тот сам игнорировал Пашку и все время спрашивал о Валентине. Наконец, настал долгожданный для Пашки день. Хозяин вдруг вызвал его. По налитым кровью глазам, сильной одышке, вздувшимся венам, красному цвету кожи Жихарев понял, что удар произойдет с минуты на минуту.
— Где Валентин? — спросил вождь.
— Валентин молод и неопытен, товарищ Сталин. Его звание не соответствует должности, на которую вы хотите его поставить.
— Когда я взял тебя в услужение, ты не имел никакого звания. Ты был ничем, а я сделал тебя всем. Но я верну тебя на старое место. Ты снова станешь ничем! А пока будешь пробовать пищу, которую мне готовят. Будешь пробовать у меня на глазах, чтобы ты не отравил меня.
— Ты уже отравлен, Иосиф Виссарионович! Сейчас у тебя произойдет кровоизлияние в мозг. Два дня ты будешь жить. Ты будешь все видеть и слышать. Будешь чувствовать боль, но ты ничего не сможешь сказать. Ты будешь безъязыкой и безмозглой куклой. Кончилось твое время!
С клекотом Сталин поднялся из-за стола, но вдруг застыл и замычал. По его лицу пробежала судорога, и оно стало багровым. Вождь потерял сознание и упал на ковер. По золотисто-оливковым брюкам расползлось темное пятно. «Вот ты и откомандовал!» — пнул Пашка ногой Хозяина и вышел из кабинета.
— Хозяин велел баньку истопить, — бодро сказал он ожидавшей его свите.
Через два часа бесчувственного и обмаравшегося вождя нашли банщики, пришедшие за ним. Жихарев позвонил «соратникам». Первые приехали Берия и Маленков. Георгий Максимилианович в прихожей снял ботинки и в носках прошлепал в кабинет, где на кожаном диване лежал постоянно писавший под себя Сталин.
— Совсем плохой, — сказал Маленков. — У меня теща также отходила. Нет надежды!
— Пусть еще денек полежит, — решил Берия. — А там консилиум соберем. Пока надо молчать.
— Да, Лаврентий, надо, чтобы как можно меньше народа знало, — согласился Маленков.
Они вышли из кабинета. Берия с укоризной посмотрел на Пашку:
— Ну что ты панику развел? Спит человек. Не надо ему мешать! И других не надо беспокоить! Если будет что-то новенькое, позвони нам!
После Берии с Маленковым примчались Хрущев с Булганиным. К этому времени Сталин открыл глаза и смотрел на них злобным звериным взглядом. «Ме-ме», — мычал он, пытаясь поднять руку. Радостные искры вспыхнули в глазах посетителей. Постояв над вождем, Хрущев и Булганин уехали интриговать за власть. Они тоже не велели Пашке обнародовать факт болезни. Еще день провалялся Хозяин в моче и дерьме. «Соратники» навестили его снова и, убедившись, что конец близок, созвали консилиум медицинских светил. Академики развели руками, заявив, что бессильны чем-либо помочь. Спустя немного времени вождь и учитель отдал концы. Здесь же, у тела Хозяина, «соратники» приняли решение о сохранении тела покойного и помещении его в мавзолей к Ленину. Вокруг трупа заметались патологоанатомы и бальзамировщики. Вылетел самолет за китайскими специалистами. Приводился в траурное убранство Дом Союзов. В Москву спешно стягивались войска. Под руководством Лаврентия разрабатывались маршруты, по которым народ пойдет прощаться с вождем. Хозяина обмыли, напичкали бальзамирующими препаратами и, обрядив в мундир, отвезли в столицу. Толпы людей бессмысленно брели по городу. Из окошка санитарной машины везшей тело в Дом Союзов Пашка наблюдал сцены массового психоза. Вот идет мрачная толпа работников какой-то организации. Внезапно люди молча бросаются бежать. Без крика падают выбившиеся из сил, а следом споткнувшиеся о них. Без крика и попытки помочь бегут по упавшим их товарищи. В промозглой мартовской тишине слышны треск ломаемых костей, пуканье, да стук каблуков о мостовую. Пробежала толпа, из подворотни выехала пара грузовиков. Молча и скоро солдатики сортировали пострадавших: в один грузовик — трупы, в другой — покалеченных. Одних повезли в морг, других — на лечение. Минуя толпы, санитарная машина с телом пробилась к Дому Союзов. Пашка под расписку сдал труп, который уволокли в Колонный зал.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу