Алексей Фомин - Затон

Опять ты со своим фрейдизмом… – усмехнулся дядя Леня.

Анна, осоловевшая от непривычно большого количества съеденного и убаюканная «умными» разговорами членов «дискуссионного клуба», попыталась встрепенуться и стряхнуть с себя нахлынувшую сонную одурь. «Все, – подумала она, – надо перебираться на диван, а не то я засну прямо здесь».

– Можно, конечно, с либеральной беспощадностью иронизировать над архаикой этого типа сознания, но ответь; а какова цена нынешней либеральной политики? Вымирание слабых – вот какая. Ты пойми, что для нас нет выбора между хорошим и плохим, между добром и злом. Есть выбор между плохим и очень плохим. Глобальный выбор ΧΧΙ века – это выбор не между демократией и тоталитаризмом, а между старым добрым патриархальным тоталитаризмом государственнического типа, олицетворяемого фигурой сурового, но справедливого «Отца народов», и тоталитаризмом мирового либерального концлагеря, куда представители забракованной человеческой массы будут загоняться не «отцами», а равнодушными бюрократами из центральной администрации глобального миропорядка. «Эдипов» из мировой периферии, как ненужный балласт, будут устранять другие «эдипы» – представители «золотого миллиарда». У «эдипов» с периферии просто нет другого выхода, как заново полюбить сурового «Отца» и понять, что государственный патернализм, несмотря на все издержки, все-таки лучше безотцовщины, грозящей гибелью. Ярчайший пример, подтверждающий мои слова – Ирак. Иракцы на своей шкуре…

Анна потихоньку, стараясь не привлекать внимания спорщиков к своей персоне, выбралась из-за стола.

Уже в дверях, обернувшись назад, послала улыбнувшемуся ей отцу воздушный поцелуй и показала жестом, что отправляется спать.

Устроившись на диване в гостиной, она включила MTV и надела тихонько мурлыкающие наушники, оборвавшие возмущенный возглас дяди Лени:

– Вы со своим Сталиным носитесь, как дурень с писаной торбой. То к одному месту его приложите, то к другому…

Солнечный луч, пробиваясь сквозь неплотно задернутые тяжелые, темные шторы, косо падал узкой полоской на крашеный красно-коричневый дощатый пол, деля комнату на две неравные части. В большей – спал человек. Он лежал ничком, уткнувшись лицом в сложенные перед собой мускулистые, покрытые редким черным волосом руки, на надувном матрасе, обтянутом свежей простыней в крупную бело-зеленую клетку, укрытый линялым, выгоревшим пледом непередаваемого цвета. А в меньшей – располагался платяной шкаф и пара сотен книг, сложенных в аккуратные стопы, стоящие прямо на полу вдоль стены.

Стены в комнате были оклеены обоями с причудливыми бронзовыми вензелями. Когда-то обои были ядовито-зелеными, но за последние двадцать лет подвыгорели и приобрели оттенок благородной патины.

На кухне пискнул компьютер, сигнализируя о получении почтового сообщения. Человек поднял голову и глянул на часы. Ему предстояло сегодня, как и вчера, работать ночью, поэтому поспать еще пару часов не помешало бы. Но проклятый компьютер все равно не даст спать, время от времени попискивая и напоминая о полученной почте. Он отбросил плед, поднялся и, шлепая босыми ногами по начисто вымытому полу, отправился на кухню. Обстановка на кухне была такой же спартанской, как и в комнате, если не сказать больше, убогой. А лежащие на клеенке, покрывающей обеденный столик, мобильный телефон и ноутбук, в серебристом алюминиевом корпусе которого отражалось большое окно, выходящее в тенистый двор, казались вещами космических пришельцев, забытыми в пещере неандертальцев. Человек открыл полученную почту и, не читая ее, отключил компьютер и мобильник. Сделав несколько глотков прямо из чайника, он отправился в комнату – досыпать.

За прошедшие три года с того дня, когда он попытался «восстановить конституционный порядок» в отдельно взятой воинской части, Слава ничуть не изменился внешне, хотя судьба его за это время успела сделать не один крутой поворот. Разве что на висках появилась первая седина.

Ту безобразную историю быстренько замяли. Никак уж начальство не было заинтересовано в том, чтобы раздувать это дело, доводить его до официального следствия, а уж тем более – до суда. Слишком много было того сора, который предстояло вымести из избы, поэтому Слава оказался в психиатрической клинике, а не в следственном изоляторе. Из армии его быстренько уволили по состоянию здоровья.