Елена Стяжкина - Фактор Николь

– Ты влюбился? – обрадовалась я.

– Нет. Я просто почему-то начал об этом думать, – жалобно вздохнул он.

– Очень хорошо, – сказала я.

– Плохо, – не согласился Миша. – Потому что еще я думаю о том, что у моей мамы никогда не было духов «Шанель». И это не справедливо. Но от меня она их не захочет. Наверное.

– Я сама отнесу Никольке фен, – вздохнула я. – А твоей маме – духи.

Миша благодарно улыбнулся, отвернулся к спинке дивана и тут же уснул. Это он научил Кузю просыпаться за пятнадцать минут до начала всего и никогда не опаздывать.

…Перед тем как мы сдадим книгу в печать, эту часть можно будет выбросить. Потому что должно остаться главное, соответствующее сюжету. Когда люди ищут главное, они всегда находят черточку. Общий минус. Его и фиксируют в биографических справочниках и на всяких надгробиях.

Из вежливости этот минус рисуют коротким. Или не из вежливости, а просто потому что никто точно не знает его настоящей длины.

Эту грустную мысль можно добить так: минус день, минус два, минус жизнь.

Но лично я добила ее текстом о единении левых сил. Рома решил создать из них союз. Он тоже плохо представляет себе законы физики. Или, наоборот, хорошо? А потому хочет быть убитым элегантно, не как все… Электрическим током левого напряжения, а?

Еще я прочитала две лекции. Одну о Макаренко, другую – о Сухомлинском. Из-за Сухомлинского меня вызвали в деканат.

Из-за Сухомлинского и из-за злостного хулиганства.

Я сказала на лекции: «Главная работа этого великого педагога называется «Сердце отдаю детям». А одна девочка со второй парты спросила: «А разве оно поместится?» Я удивилась и промолчала. А она опять спросила: «Разве сердце взрослого человека может поместиться в ребенке? Если человек решил отдать себя на органы, то надо же поступать честно и отдавать орган тому, у кого он поместится. Разве я не права?»

Я хотела ее сразу убить, но взяла себя в руки и промолчала. В общей сложности получилось всего минут шестьдесят. Первые двадцать все было очень хорошо. Тихо так… Творчески даже.

А потом у девочки не выдержали нервы, она побежала в деканат и сказала, что я стою и молчу. Что я, наверное, сошла с ума от горя. И что она не хотела обидеть ни меня, ни Сухомлинского, она просто за честность и соразмерность.

В общем, сначала меня вызвали, но я не смогла уйти из аудитории, потому что на двадцать пятой минуте я решила, что это не просто молчание, а обет. А обет – это очень серьезно. И за мной пришли – декан, методист и заведующий нашей кафедрой. Пришли и пришили мне злостное хулиганство.

А я думала, что они принесут мне цветы…

Я ушла непобежденной сразу в сумочный магазин. В беде организм Кузи не принимал систему образования, зато очень хорошо принимал сумки. У нас с Кузей шестьдесят три сумки, одна из которых – моя. Я решила тоже выпить немного этого лекарства. Но мне позвонила Николь.

– Я не могу купить себе трусы! – закричала она.

– Но волосы же у тебя высохли?

– Это не тот случай! Я им говорю: «Дайте трусы!» Они мне: «Вам трусики какого размера?» Оля, скажи, только честно, разве «трусики» могу быть пятьдесят четвертого?

– Нет…

– Вот именно. И я вру, что мне нужно сорок восьмой максимум. А сорок восьмой максимум на меня не налазит! Что мне делать?!!

– Я куплю…

– Фен ты мне уже принесла! – огрызнулась Николь. – Давай лучше, когда они у меня спросят, я дам им трубку и ты ответишь, а?

– Что еще? – холодно спросила я, потому что мне совершенно расхотелось сумку. А захотелось, чтобы кто-нибудь стоял рядом и очень меня уговаривал. Даже просил. Мол, давай тебе купим, ты вела себя хорошо, ты заслужила, сумка – это не горько и не больно. Это, в конце концов, не цветы самой себе покупать. А значит, не конец света и полный женский финиш. – Что еще? – рявкнула я.

– Возьми меня назад, – попросила Николь. – Я больше не буду. А квартиру – пересдадим. А?

– Возвращайся, – сказала я. – Завтра…

– Ура! – сказала Николь и отстала от меня со своими трусами.

Я стала думать о том, что давно превратилась в человека для возврата. Воз-врата. А не раз-врата. Кстати, лет в четырнадцать меня бы эта разница приставок огорчила. А теперь – ничего. Даже радует. Возвращаются все. И совершенно нет времени подумать, нужны они или нет. Нет времени подумать. И абсолютно нет места, чтобы всех их хранить. Я храню их по очереди.

А сейчас вот почему-то плачу. Не за сумку, а просто – слезами. Двумя. Причем левая значительно крупнее, чем правая.