Алексей Слаповский - Синдром Феникса

— Жестокая ты.

— Я? Ты чего пришел вообще? На опохмелку попросить?

Вообще-то Абдрыков именно этого и хотел — опохмелиться. Но терпел признаться. Знал остатками разума: даст ему сейчас Татьяна денег, выгонит — и все, путь заказан. Ну, может, еще раз даст. А может, и еще. Но рано или поздно перестанет давать. Надо вести себя по-умному. Остаться здесь: жена теперь живет крепко, с машиной. Бросить пить хотя бы на время.

Такие праведные мысли копошились в голове Абдрыкова.

И он сказал:

— А давай, как раньше?

— Это как? Я работаю за троих, а ты пьешь?

— Нет. Как еще раньше. Когда я тоже работал.

— Не хочу.

— Это почему?

— А не нужен ты мне.

— Врешь, Татьяна! Ты меня любишь! — уверенно сказал Валера.

И уверенность его не была пьяной или похмельной. Все эти годы он был абсолютно убежден, что Татьяна только делает вид, держит форс, а на самом деле счастлива будет, если он вернется.

— Тебя? — насмешливо воскликнула Татьяна. — Опомнись!

— А что, нет?

— И думать забыла, Валера! На, иди и пей!

Татьяна сунула ему денег.

Валера был потрясен. Он ведь все-таки не дурак был, ему хватило ума сообразить: если женщина сама дает мужчине денег на выпивку, значит, не бережет его, значит — действительно не любит.

А кабана Тишку Татьяна прирезала-таки с помощью умелого Митрюхина. Толик и Костя, явившиеся, когда все уже было кончено, плакали, ругали жестокую мать и жалели Тишку, но через день уже вовсю уплетали свиное рагу, и Костя, как старший и более мужественный, даже поддразнил Толика, показав кусок мяса:

— А вот в этом месте ты его гладил: Тишенька, Тишенька! А теперь жрешь!

— Ничего я не гладил, — огрызнулся Толик. — И вообще, он вонял!

У Харченко появился повод: собственный день рождения. Обычно в этот день он угощал весь отдел, а потом брал пять-шесть верных друзей, лучших чиховских барышень и отправлялся за город, где жарили шашлыки, выпивали и устраивали веселые безобразия, после которых у всех участников долго болела голова, и они некоторое время, встречаясь, не глядели друг другу в глаза.

На этот раз Харченко захотелось отметить иначе. Тихо. Наедине с Татьяной.

Он заехал к ней в магазин (она опять стала там работать) и сказал грустным голосом:

— А у меня день рождения сегодня.

— Поздравляю! — сказала Татьяна и насторожилась.

— Может, отметим?

— Работа у меня.

— Так не сейчас, вечером. Ты не думай, мы без компании, культурно. Даже без выпивки, если хочешь.

— Может быть…

Виталий обрадовался.

— В “Золотой кружке”, ага?

— Если только недолго.

— Да час-полтора, не больше!

И Харченко уехал, обнадеженный.

Сергея в тот же день осенила мысль.

— Надо свозить его в казино, — сказал он Ксюше.

— Ты с ума сошел? Ему же там голову снесет!

— И хорошо! Когда нормальному голову сносит, он становится ненормальным. А когда ненормальному — он может стать нормальным!

— Только много денег ему не давай, — предупредила Ксюша.

Она согласилась потому, что устала жить с человеком, не приходящим в себя. Поначалу он проявлял к ней активный, еженощный, а часто и ежедневный интерес, но вскоре как-то приутих, поувял… О делах своих расспрашивал все меньше, словно отчаявшись в них разобраться.

Отдельно обидно было то, что раньше он любил с нею беседовать — у нее все-таки образование, знания, начитанность, восхищался ее умом и романтическим цинизмом (так она сама называла свое умение ценить произведения человеческой мысли и фантазии, ни в грош не ставя при этом человека как такового, считая, что он сам не достоин своих же ума и таланта), а теперь говорил с нею рассеянно, невнимательно.

Сергей развлекал его как мог: играл с ним на бильярде, в теннис, Виктор быстро восстановил прежние навыки, но почему-то не было прежнего азарта. Затеяли гонки на квадроциклах по окрестным холмам — раньше Виктор это очень любил. Понравилось и сейчас, и даже обогнал Сергея, смеясь и дразня, но, когда Сергей предложил еще раз попробовать — отказался.

Даже коня купили — с конюшни сарайского ипподрома. Привезли, подвели к новому хозяину. Виктор с видом, что очень рад, подошел, потрепал по холке. Но конь остался равнодушен и, будучи чистокровным рысаком, имел при этом тусклый взгляд сиволапого мерина, употребляемого по хозяйственным нуждам. Виктор ему ответил тем же — больше не подходил к жеребцу.

Поэтому и возникла идея казино.

Виктор согласился проветриться.

— Сколько возьмем? — спросил Сергей. — Тысяч десять?