Владимир Лидский - Улети на небо

У станции Зима вблизи деревни Ухтуй Воткинская дивизия при поддержке енисейских и оренбуржских казаков превратила в кровавое месиво четырехтысячный сводный отряд иркутского Совета, после яростного натиска белых побросавшего винтовки, пулеметы и орудия, оставившего раненых и бежавшего на восток.

В Иркутске началась паника. Красные поняли, что остановить эту обезумевшую от ярости заледеневшую массу, этот остервенелый, ощерившийся тысячами окровавленных штыков железный поток — невозможно.

От Зимы до Иркутска оставалось семь суток ходу.

Всю неделю большевики лихорадочно укрепляли район и готовили эвакуацию; ставка была перенесена на Верхоленский тракт, а по правому берегу Ангары встали хорошо вооруженные отряды. На улицах города возводились баррикады, в окнах высоких зданий ставились пулеметы, окраины покрылись рядами снежных валов, политых водой.

Одновременно Иркутск захлестнула волна неразборчивого террора. Каждый, кто вызывал малейшее подозрение, арестовывался, многих незамедлительно ставили к стенке. Офицеров вычисляли по внешнему виду, по выправке, по рукам; достаточно было иметь тонкие и чистые пальцы, чтобы угодить в камеру городской тюрьмы или тут же, на месте, получить пулю в лицо.

Со станции Черемхово каппелевцы наступали тремя колоннами и, подойдя к предместьям Иркутска, в течение трех суток яростно сражались, пытаясь проложить себе дорогу к красной столице.

От Иннокентьевской, занятой накануне, до цели оставалось не более семи верст. Город висел на волоске.

Войцеховский выдвинул ультиматум, требуя немедленного освобождения адмирала и выплаты огромной контрибуции.

В этот решительный момент Смирнов отдал приказ о завершении допросов Колчака, содержавшегося в городской тюрьме, и прислал городским руководителям не предполагающую возражений телеграмму: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в городе настоящим приказываю: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака и председателя совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять».

В ночь с 6 на 7 февраля группа вооруженных людей под командой комиссара Чудновского и коменданта города Бурсака вошла в здание иркутской город-ской тюрьмы. Несмотря на официальный приказ и самые широкие полномочия отряд старался двигаться бесшумно, как будто опасаясь обнаружить свое присутствие. Впереди рядом с Чудновским шел, показывая дорогу, начальник тюрьмы. Перед камерой Колчака стоял часовой. Начальник достал ключи и отом-к-нул дверь.

Увидев вошедших, адмирал машинально встал и одернул китель. Чуднов-ский, достав бумагу, стал быстро читать ему постановление о расстреле. Адмирал все порывался что-то сказать, но потом махнул рукой и, стоя напротив комиссара, рассеянно слушал. «Собирайтесь», — закончив, коротко сказал Чудновский.

Колчак на мгновение замер.

«Что же, — сказал он, глядя в глаза Чудновскому, — без суда?» «Бросьте, адмирал, — презрительно сказал Чудновский, — на что вам суд? Довольно с вас пролетарского возмездия!»

Колчак попытался застегнуть верхнюю пуговицу мундира, пальцы у него дрожали. Через несколько минут адмирала вывели из камеры и, провожая по коридору, взяли в плотное кольцо охраны, словно бы он мог в этих условиях бежать. У дверей остановились, ожидая Пепеляева.

Вскоре в конце коридора послышался шум и появился премьер, — маленького роста, полный, с красным мокрым лицом и в расстегнутой бобровой шубе. Его вели под руки, он вырывался и, плача, кричал: «Вы не имеете права! Почему нет суда? Я требую суда!».

Встретившись перед выходом, Колчак с Пепеляевым обнялись и поцеловались; конвой здесь объединился и вывел заключенных на улицу.

Все вместе прошли по Ушаковской около двухсот сажен до горы, на которой располагалось старое кладбище. Дальше начинался рабочий поселок. Чуднов-ский приказал заключенным стать под горой. «Можете молиться», — сказал он и сложил руки на груди, показывая своим видом, что готов ожидать.

Пепеляев упал на колени и, уронив пенсне, заплакал: «Не убивайте меня… я ничего не сделал… за что… почему без суда…»

Стрелки расстрельной команды отворачивались и смотрели по сторонам.

«Виктор Николаевич, — сказал Колчак, — полноте, Виктор Николаевич! Встаньте, батюшка, это грех…» Пепеляев взглянул на него и, резко оборвав мольбы, встал.

Адмирал перекрестился трижды и принялся шепотом читать молитву.