Владимир Лидский - Улети на небо

Судьба Колчака решалась в долгих и трудных переговорах между Политцентром и чехами. Большевики с позиции силы жестко гнули свою линию, угрожая чехам в случае невыдачи адмирала и золотого запаса полностью перекрыть пути эвакуации. Чехи метались. Их эшелоны с награбленным на необъятных просторах России добром растянулись на сотни верст от Красноярска до Иркутска, земля и железнодорожные пути горели у них под ногами. Красные пригрозили в случае невыполнения их требований взорвать байкальские береговые тоннели, служившие проходами в сторону Приморья, — иных путей просто не было. В конце концов переговоры зашли в тупик: большевики злобствовали и продолжали гнуть свою линию, союзники же пытались уйти от ответственности и одновременно сохранить лицо.

Смертный приговор себе Колчак подписал тогда, когда сказал Жанену, что не верит ему и скорее отдаст золото большевикам, чем союзникам. После этого заявления, сделанного в сердцах, генерал стал интересовать и Жанена, и Сырового лишь как заложник, которого можно выгодно обменять или продать.

И его продали.

Переговоров больше не было. Остались только требования, одни только требования.

Штаб генерала Жанена был полон разномастными людьми, все разговаривали на повышенных тонах. Большевики продолжали давить на Политцентр, угрожая репрессиями, эсеры и меньшевики, краснея, бледнея и отводя глаза, требовали у Жанена и Сырового выдачи адмирала и золотого запаса, те же, в свою очередь, просили гарантий. В итоге позорная сделка была заключена. Напоследок Жанен просил Сырового передать Колчака только после отъезда союзных миссий, что Сыровой и исполнил: 14 января Жанен покинул Иркутск, 15-го адмирал был передан Политцентру.

Глубокой ночью на иркутский вокзал прибыл заместитель командующего войсками Политцентра Нестеров в сопровождении конвоя рабоче-крестьянских дружин и чешского поручика Штепанека. Нестеров, Штепанек и несколько человек сопровождающих поднялись в вагон адмирала. В просторном вагоне, уставленном салонной мебелью, сидел на кожаном диване Колчак, рядом — его подруга Тимирева, поодаль — премьер-министр Пепеляев и несколько офицеров. Штепанек, смущенно покашляв в кулак, на очень искаженном русском языке объявил адмиралу, что согласно приказу генерала Жанена он передается местным властям.

Последние слова поручика увязли в страшной зловещей тишине.

Адмирал молчал.

Молчали офицеры.

Молчал рабочий конвой.

«Ночь только началась, — в отчаянии сказал Колчак, вставая, — и петух не пропел еще трижды! Так вот же она, цена обещаний генерала Жанена!»

Все в страхе смотрели на адмирала.

Штепанек пробормотал: «Собирайтесь…» — и стыдливо опустил глаза в пол.

Через несколько минут на железнодорожные пути вывели адмирала и премьера Пепеляева; подруга Колчака также вышла, изъявив желание следовать за арестованными, офицеры остались в вагоне.

Спустя несколько дней Политцентр уступил власть в городе большевикам. Иркутский Военно-революционный комитет незамедлительно начал лихорадочную деятельность, ибо к городу подходили армии Войцеховского, а председатель Сибревкома Смирнов получил секретную телеграмму, которая недвусмысленно намекала на необходимость безотлагательных решений. Телеграмма гласила: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Беретесь ли сделать архи-надежно? Ленин».

Войцеховский, между тем, приближался к Иркутску, планируя атаковать город и освободить адмирала.

По всем направлениям измученные сотнями верст боевых путей, голодные, обмороженные и плохо вооруженные белые армии теснили неприятеля, сметая их с позиций и выбивая из укрепрайонов.

В тридцати верстах от Нижнеудинска каппелевцев ждали красные заслоны, которые намеревались отбросить белые соединения в тайгу и зажать их в тиски с помощью партизанов Щетинкина, которые преследовали отступающих. Однако белые гвардейцы в ярости ринулись на вражеские пулеметы; почти не имея боеприпасов, они примкнули заледеневшие штыки и без выстрелов, в злобном молчании пошли на врага. Большевики отступили в глубь города, но каппелевцы на волнах своей ненависти ворвались следом и пропололи улицы штыками до самых дальних окраин.