Станислав Буркин - До свидания, Сима

А тогда в парке, сидя на лавочке, я поражался остроумию черного собеседника и тихо мучился вопросом: если я такой тупой и не знаю, что среди негров полно поэтов, то интересно, был ли в Белой армии хоть один настоящий чернокожий? Если был, то я хотел бы узнать о нем как можно больше и написать об этом книгу. Если негр служил в Красной армии, то тоже было бы неплохо. А лучше всего, чтобы он успевал перебегать из армии в армию и им бы гордились все.

Благоговение Тутая так повлияло на меня, что я и сам не решился написать на электронный адрес африканского витии. Заглядывал только пару раз на сайт и посматривал, не сотворил ли поэтище чего нового.

— А ты можешь мне прочитать что-нибудь его? — спросила жена, грустно ковыряя в тарелке вилкой.

— Ты все равно по-английски ничего не почувствуешь, — сказал я и испугался, что обидел ее.

— Ну и что, — бесцветно сказала она, все ковыряясь в своей тарелке и клоня голову набок.

— Хорошо, — сказал я.

Она сказала, что ей понравилось, хотя я знал, что она не поняла. Но может быть, ей понравилось, как я читал?

— А ты меня еще любишь? — спросил я с робкой надеждой.

Жена молчала.

— Любишь? — повторил я с отчаянием. — Ну хотя бы скажи, ты меня можешь простить?

Она ковырялась вилочкой. Я долго ждал ее ответа.

— А ты меня? — подняла она глаза.

Я вылупился как баран.

— С кем?! — спросил я, теряя самообладание.

— Просто понимаешь, это началось еще до того, как мы поссорились.

Глаза у меня на лоб вылезли.

— Как это произошло?

Она опустили глаза, быстро пожала плечиками, потом быстро призналась:

— Я снова начала ходить на футбол.

— Что?!

— Просто понимаешь, я нигде не могу по-настоящему возбудиться и разрядиться, кроме как на стадионе. Все это так захватывает меня. Я понимаю, что ты считаешь, что это глупо, потому что для тебя все, кто не связан с искусством, дураки, но в моей жизни было больше плохих писателей, чем плохих футболистов.

— На что это ты намекаешь?

— Я не говорю о творчестве, — начала оправдываться она, — я говорю о человеческих качествах, таких как доброта, верность, мужество.

— А-а, — немного успокоился я.

— Просто люди, которые принадлежат искусству, как правило, больше любят себя. А мы, маленькие люди, болельщики, фанаты музыкальных команд и так далее, мы просто живем для кого-нибудь и верно держимся своих маленьких безобидных радостей. Ну например, на дискотеку сходить, на стадионе поскакать, покричать на улице после матча. Почувствовать соединение с массой, этот сливающийся воедино восторг толпы. А потом мы идем на работу или домой и просто живем свою жизнь и совсем не нуждаемся в том, чтобы прославиться и войти в историю. Я бы, честно, больше хотела бы выиграть миллион в лотерею, чем получить тот же миллион за Нобелевскую премию. Потому что в этом случае у меня сохранилась бы возможность остаться самой собой. Ты понимаешь?

Она замолчала с бессильной мольбой в глазах, а я задумался. Мне вспомнилось сообщение в новостях об одном скромном клерке в Швеции, который выиграл несколько миллионов и потратил их на покупку нападающего для своей любимой футбольной команды. Когда я это услышал, то принял близко к сердцу и подумал, что нельзя быть на свете таким идиотом. Но после ее слов все представало в каком-то ином свете.

— Я люблю тебя и всегда буду тебя любить, — сказала она примирительно и ласково, глядя на меня жалостливо, как принцесса на умирающего зверька в доброй средневековой сказке. — Но я хочу, чтобы ты понял, что мы живем каждый своей жизнью, а не только одной твоей. Может быть, поэтому тебе так трудно принять, что у меня мог быть кто-то другой.