Анатолий Жуков - Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)

В красном уголке, кроме них, осталась только Феня, которая снимала с доски чертежи и складывала их в несколько перегибов, как отглаженное белье. Остальные женщины и начальники, высказав Сене сочувствие и пожелание успехов, отправились домой, а любителей пива Анька увела в буфет — пусть хлебнут еще с устатку, опростают бочонок, а то в выходные потеряет крепость, прокиснет, и прощай лишняя выручка.

— Ванкель тоже пока не велика находка, — сказал Веткин. — Горючего жрет больше поршневого, токсичность выбросов немалая, технологической преемственности изготовления нет. Чтобы его делать, новое оборудование подавай, громадные капвложения…

— А если газотурбинные? Как в авиации?

— Не то, Сеня, не то. Нужны безвредные, экономичные, с высоким КПД.

— Атомные?

— В атомной энергетике для нас ничего принципиально нового. Один вид топлива заменен другим, а топки, котлы, турбины, генераторы остались. А если остались посредники, ступенчатость, то остались и потери, снижение КПД. И прибавилась строгая необходимость биологической защиты. Есть надежда на термоядерный синтез, на прямое преобразование его энергии в электрическую, но это не скоро, это строже атомной и неизвестно еще к чему приведет, каких изменений технологии потребует. Может, и отступимся, махнем мозолистой рукой.

— И мне сейчас отступиться? — Сеня так и не поднял головы, не было сил, от магистрали он уже отступился, но еще не знал этого. — Всю жизнь ищу без толку обретения пользы. Мелочь только удается. А в эту магистраль я верю.

— Жаль. Нужен какой-то иной технологический подход. Ну, бывай. За мной приехали, зовут.

В проеме раскрытой двери медсестра Рая махала рукой, выманивая своего беспокойного больного. Веткин похлопал Сеню по спине, кивнул притихшей Фене и, поправив на голове бумажный колпак, вышел. На улице загудела, отъезжая, машина «скорой помощи».

А Сеня сидел у стола и глядел на свою амбарную книгу, не видя ее. В распухшей голове стоял тяжелый металлический грохот, он видел, как в бетонные траншеи магистральных секций обрушиваются, разрываясь, грузовые и пассажирские транспортеры и давят стационарные двигатели, видел обломки шестерен, залитых маслом, колес, цепей, натяжных роликов, подшипников, видел праздничные лица односельчан, которые были сегодня на обсуждении. Как и прежде, они радовались, но не изобретению магистрали, а ее разрушению, ее погибели. Один только одышливый Монах, комкая дрожащей рукой седую бороду, стоял в сторонке и глядел на разбитую магистраль с бесконечной жалостью. Он так надеялся на нее, так рассчитывал, что у людей отберут машины и мотоциклы, и тогда будет меньше вреда родной природе, а может, совсем не будет. Неужто он напрасно надеялся?…

— Ты поплачь маненько, поплачь, легче станет, — посоветовала Феня, садясь рядом и заглядывая ему в лицо. — Что ты застыл как каменный?

Сеня не ответил, будто не слышал. А может, в самом деле не слышал, что тут такого особенного, кому ни доведись… Вон сколько народу орало, и только начальники малость заступались, а другие все на него одного, на самоходную его дорогу — поперек горла, видать, им встала.

Майор Примак о делах старается, а жену-толстуху своей жирной собаке препоручил, Пушке. И имечко выбрал военное, разбойник, и отъелась Пушка, как его Галька. Целыми днями бродят обе по всей Хмелевке, не поймешь, кто кого прогуливает. А Ломакин, паразит, о стройке больше языком, чем делом. Михрютке два года не сравнялось, когда он старый детсад разломал и на этом месте новый начал, и вот уж девчонка во втором классе, а он все строит. Главный-то нападатель, конечно, Веткин, долгоносик несчастный, только зачем нападал, если сам к технике привержен и с Сеней в друзьях? Друг-то друг, а сам к Сене свысока, я, мол, инженер, а ты самодельный механик, блаженный, с прибабахом человек.

Феня жалеючи поглядела на выключенного мужа и подумала о младшей своей дочери. Михрютку она родила от заезжего артиста, который глотал ножи, вынимал из ушей яйца, доставал из пустой шляпы голубей. Забавник был. И на Сеню больно похожий, и ростом и обличьем. Феня сидела тогда в первом ряду, смеялась от души и громко хлопала. Все ладони отбила. И надо же: столько народу, полон Дом культуры, в проходах даже стояли, а он глядел на нее одну и кланялся. А на прощанье бросил ей со сцены букет, а в букете записка: вы прекрасны, как летняя звездная ночь, желаю встретиться тогда-то и там-то… Михрютка целиком пошла в него, и все говорят: в отца, в Сеню!