— Терпи, родимая, терпи! — шептал Парфенька, торопясь за грузовиком и не поспевая. Он опять был в брезентовой робе, заячьем малахае и тяжелых резиновых броднях — мало ли что придется делать рабочему человеку.
— Стой! — закричал в мегафон Мытарин, увидев, что Балагуров повелительно машет руками, хотя никаких видимых неполадок нет, рыба идет ровно, не беспокоясь.
Прыгая, как лось, он подбежал к Балагурову, который распекал краснорожего Столбова, и услышал с досадой ничтожную причину остановки.
— Вам Ручьев марши велел играть, а вы что дудите?
— Перепутали, — пробурчал Столбов. — По привычке вострубили, простите.
— По привычке!
Мытарин нетерпеливо оглянулся.
— Минутку, Иван Никитич, — сказал он решительно. — За организационную сторону дела отвечаю здесь я и прошу не останавливать по пустякам всю работу.
— Да ты что? Какой пустяк, когда «Реквием» играют.
— По мне, так пусть хоть совсем не играют.
— Это по тебе, Мытарин, а кроме тебя здесь сотни людей, музыка должна помогать работе.
— Извините, но сейчас мы не работаем именно из-за вашей музыки. А у нас впереди встретится столько трудностей, что я не представляю, что мы станем делать. Особенно при таком вот отношении…
Это уж было слушком, Мытарин сам почувствовал, что переборщил, но остановиться не мог. Его выручил спокойный Межов:
— Случайность, недоразумение, Степан Яковлевич. Командуй продолжение. — И обернулся к Балагурову, но Мытарин уже не слышал их разговора: он рванул на бугор к конечному транспортеру и дал команду продолжать движение.
Если бы не забота о рыбовидном чуде, Парфенька в первый же день потерялся бы б этом содоме. Он уже чувствовал, что его почти забыли и работа по вытаскиванию рыбы пошла мимо него. У транспортеров распоряжался Веткин со слесарями, установкой коробов-желобов заведовал Сеня Хромкин с плотниками, во главе колонны автомашин стоял, вернее, сидел за рулем Витяй, движением командовал директор Мытарин, Мытариным руководил Межов (он сидел с радистом в тенечке под ветлой), а над Межо-вым парил начальник штаба Балагуров, уехавший в Хмелевку, чтобы туда ему докладывали по радио и по телефону обо всем, а он оттуда тем же путем распоряжался бы, нам невидимый. [9] Здесь сказалась личная обида Парфеньки и ограниченность его невысокой точки зрения. Межов руководил не только Мытариным, но и Примаком, Сухостоевым, Заботкиным и другими начальниками служб. Что касается Балагурова, то его отъезд в Хмелевку вызван необходимостью держать связь с областью, с хозяйствами и предприятиями своего района и с соседними районами на случай неотложной помощи. Ведь он начальник штаба. Такую помощь выбить легче ему, а не Парфеньке, хотя он и поймал необыкновенную чудо-рыбу.
Парфенька же, будто мальчишка, бежал по такой жаре за грузовиком или рыбовозкой, вытирая малахаем пот, хотя его и приглашали в кабину. Чего увидишь из той кабинки, пыльную дорогу? Так это дело шоферов — глядеть на дорогу, Парфеньке же надо следить за рыбой, за ее самочувствием. И во время кратких остановок он то карабкался на верх цистерны, чтобы заглянуть в щель люка, почти совсем заткнутого рыбой, то влезал в кузова грузовиков, чтобы пощупать ее высыхающую на солнце грязно-зеленую, а не изумрудную уже чешую, и тогда кричал, махал руками Мыта-рину: стой, хватит ехать, дайте передышку, полейте ее, смените воду — погибнет же, пропадет!
Пока рыбовозка стояла у залива, а рыба лежала на траве, все было легко и просто. Теперь же, когда они удалились по дороге на целый километр, частые поливы и смена воды в цистерне стали сущим наказанием. Поливочные машины для лугов и полей Сеня мог бы приспособить и для рыбы, но им требовалась своя водозаборная сеть, поэтому опять пришлось кланяться пожарным. Тут здорово помог Мытарин. Он дал одну свою машину и вытребовал две из райцентра, вызвав с ними самого начальника пожарной охраны товарища Башмакова. Правда, был Башмаков непробойный бюрократ, [10] Башмаков работал на разных руководящих постах в Хмелевке, обычно заваливал их, пока не попал на пожарку. Здесь он рассчитывал дослужить до смерти.
но если дело простое и уметь заставить, — работал как отлаженный механизм.
Мытарин заставить умел, но Башмаков, считавший важной только свою работу, оказал сопротивление и ему.
— У тебя, понимаешь, дело медлительное, мирное, у меня, извини-подвинься, скорое, пожарное. Стихия! А при большой, понимаешь, стихии водой из шланга не заливают, не положено по существующему закону. [11] Здесь т. Башмаков неточен. Он имел в виду не закон, а инструкцию УПО, где крупные очаги пожаров гасить водой не рекомендуют, потому что эти очаги создают высокую температуру, при которой молекулы воды распадаются на составляющие их атомы кислорода, поддерживающие горение, и водорода, который горит сам. Вода превращается, таким образом, в подобие бензина или чего-то еще похлеще.
Читать дальше