Анатолий Жуков - Голова в облаках

— Ты чего в водовозы определился? — спросил Парфенька, довольный, что сын заворожен его рыбой.

— На повышение пошел, — ухмыльнулся Витяй. — Сам директор совхоза товарищ Мытарин назначил. Поезжай, говорит, Виктор Парфеньевич, и внедри любовь молодым дояркам, а то Борис Иваныч один не справляется. Любовь к труду.

— По дружку, стал быть, соскучился?

— И по подружкам. Их там десяток, а он один, ослабел, поди, обессилел, а им обязательства надо выполнять, за высокое звание бороться. Буду вдохновлять.

— За рыбой гляди, вдохновлялыцик. Вроде не ползет?

Витяй нагнулся над люком, потом потрогал пальцами напряженно свисавшее по боку цистерны тело.

— Замерла. Полбака заполнила и утихла, умница. Разрешите везти на уху, товарищ адмирал?

Парфенька, серьезный и деловитый, как грач на пашне, промолчал, размышляя. Хоть и много втянулось в цистерну рыбы, метров пятнадцать, она по-прежнему уходила к самому берегу и дальше, в залив, теперь затихший, зеркально гладкий, сверкающий от солнца. Значит, успокоилась, отдыхает. Если теперь везти, то потревожишь и она выскользнет из цистерны, а не выскользнет — разорвешь на две части. Но и стоять долго нельзя: роса зот-вот сойдет, солнце высушит „чешую, и рыба подохнет. Поливать? Это сколько же людей надо, если ведрами. Да и неизвестно, какое время придется стоять.

— Ну как ты тут, голубок?… Уф-ф, задохнулся… С добычей тебя! Ух, сердце зашлось… — Часто дыша, Голубок окинул взглядом машину с рыбой, берег и залив, где она продолжалась, озадаченных людей и покачал потной прилизанной головой: — Настоящего Змея Горыныча поймал. Как в сказке. А я сперва думал, что Лукерья. Слышь, Бугорков? Что же теперь делать станем? Ох, еле отдышался. Председателя бужу, говорю ему, а он, голубок, пальцем у виска: спятил-де ты или после вчерашнего? Я тогда к телефону и — в район начальству: а оттуда, не поймешь кто, ругается: кой черт, кричит, в такую рань тревожите. И тоже не поверил, голубок. Проспись пока, говорит, а я милицию сейчас пришлю, рыбнадзор… Что же нам делать-то теперь, ждать?

— Не знаю, — сказал Парфенька. — Давайте думать вместе. — И первым, как неопытный начальник, поведал свои сомнения насчет сохранности и перевозки диковинной добычи. А сохранить ее надо обязательно.

— Да зачем? — не понял опять рябой. — Давайте разрежем, и что в машине — Парфеньке, а что на нашей земле — наше.

— Не удержим, в залив уползет, — сказал Степка.

— Без головы-то? Дай-ко у тебя отрежем, итить твою мамушку, поползешь ты домой иль, к примеру, в магазин?!

— Да пошто резать-то? — вступилась одна из птичниц. — Рыбак пымал, его и воля. А он дело говорит. Сперва вынуть надо всю, а потом и делить. Так, Дашутк?

Старая Дашутка перекрестилась:

— Эдак, Машутка, эдак. Мы с горем, бог с милостью. Теперь у нас и рыбка, и мясцо. Низкий поклон тебе, Парфенюшка. — И — в пояс ему.

Парфенька горестно Вздохнул и поглядел на Витяя, сидящего с папиросой во рту на цистерне: если и у сына похожие мысли, дело плохо. Но Витяй опять его выручил.

— Я думаю, батяня прав, — сказал он и плюнул под ноги рябому кормачу. — Вы готовы слопать ее, делить уж начали, а это ведь не рыба, не щука какая-нибудь.

— Что же по-твоему? — удивился Степка.

— А ты разуй глаза-то, проморгайся, мужик ты беспривязный.

— Почему эт беспривязный?

— Потому что ни скота у вас в Ивановке, ничего, сами нахлебниками живете.

— У вас в Хмелевке больно много!

— Ты на нас не кивай, у нас райцентр, совхоз. Мы люди рабочие. Понял. А рабочий — это гегемон. Что скажем, то и будешь делать. Усек? Передай товарищу.

— Ишь какой, ити его…

— Да, такой. И брови на меня не хмурь, квазимода, пошевели единственной-то извилиной.

— Сам ты это… как, Степк?

— Квазиморда какая-то.

— Молодцы, грамотеи! Но слушайте сюда и проникайтесь. Это не Лукерья какая-нибудь, не рыба, это — мечта всей жизни, сказка, изумрудно-янтарная наяда, уникальное явление природы. Понятно теперь? Ее закон охраняет.

— Понятно. Кто это такая наяда?

— Понял, называется. В Древней Греции так звали нимф, богинь ручьев, речек и озер. Русалки, по-нашему.

— Русалки не такие. Русалки — девушки с рыбьими хвостами.

— А эта? Вы поглядите, какие у нее небесные глаза! А веки с черными длинными ресницами! А плавники-ладошки!.. Об этом чуде сегодня же узнает весь район, вся область, а завтра весь просвещенный мир. — Витяй бросил дымящую папироску, спрыгнул на землю к кормачам. — Усекли? И наедет тут начальства всякого, ученых, корреспондентов разных тьма. И рядом с чудом природы они увидят ваши небритые рожи. Поняли теперь, что вам делать?