Владимир Зарев - Разруха

Цветы были странные, бледно-розовые, неправильной формы, чуть липкие, словно питались мухами. И еле уловимо пахли влажной почвой и корнями. Донка перевязала их кружевной лентой, которую связала сама. Умопомрачительный букет.

Я спустился к бывшему летнему кинотеатру, прошел детской площадкой для игр и зашагал по парку. Везде продавали соленые орешки, мороженое, серебряную бижутерию, слащавые картины, замки и кораблики из рапанов. Продавали все, что душе угодно. Темнота меня успокоила. Приютила. Рядом чувствовалось дыхание моря, его мускулы, как у живого существа, его запах — размножения и сохнущей спермы. Часы показывали без десяти девять. Кратчайший путь к почте лежал мимо церкви, под куполом деревьев. Я любил эту церковь, любил ставить в ней свечи. Она была маленькой, изящной и такой душевной, что в ней можно было почувствовать Бога. Познать Его. На скамейках у церквушки расселись подростки, косившие под хиппарей. Их рюкзаки были набиты одежкой, палатками, сковородками, пластмассовой посудой и откупоренными бутылками. Они, как черепахи, все свое носили с собой. Несколько парней отхлебывали ракию прямо из бутылки, пуская ее по кругу. Они совершенно не стеснялись, отгородившись от всего мира тайной своего общения — в здравом состоянии или под кайфом. Я забыл в комнате сигареты, но просить у них было бессмысленно — не дадут. Прямо на каменной дорожке сидела тощая девушка нездорового вида в вылинявшей рубахе и бренчала на гитаре. Ее кожа казалась бледной, не знавшей солнца. А голос оказался неожиданно нежным и мелодичным. Слова песни меня озадачили, стоило в них вдуматься, но я спешил. Каждая мелочь вгрызалась мне в память, мучительно стараясь в ней задержаться, словно я, сломя голову, мчался в пустоту.

У телефонов-автоматов на улице стояла очередь, но в старой почте было пусто. И прохладно. Пол украшала мраморная плитка — экое излишество. Я протянул телефонистке свое уведомление о вызове к телефонному разговору. Девушка глянула на меня со скукой и зевнула. Не такая уж раскрасавица, хоть сама она думала иначе.

— Придется подождать… Кому приспичило разговаривать, приходится ждать…

В зале ожидания стояло всего два стула. На одном сидел старик с тростью. Он задержал взгляд на моем букете и стукнул тростью по мраморному полу. Я уселся рядом. Хотелось курить. Я уже опаздывал. В раздражении я грыз ногти.

— София, вызывает София… — крикнула красотуля в мелких кудряшках, похожая на болонку, — третья кабина…

В кабинке было тесно и душно, лампочка перегорела. Буду предельно лаконичен и тверд, даже жесток, решил я.

— Даю Софию, — рявкнула телефонная трубка, — соединяю, говорите…

— Алло, ну как ты там? — голос Вероники, глухой и тихий, долетал, как с другого конца планеты.

— Не слышу, говори громче!

— У меня все в порядке… — сказала она, — а у тебя?

— Плохо слышно.

— Да я же почти кричу, Марти… Как твое давление?

— Какое давление?

— Как это «какое»?.. Твое, высокое.

— Аа-а, давление…

В трубке что-то щелкнуло, голос приблизился, словно теперь она сидела рядом, на месте красотули. Я услышал даже ее дыхание. Вероника была чем-то взволнована.

— Теперь другое дело, — сказал я. — Ты звонишь… что-то с детьми?

— Да, теперь прекрасно слышно, просто великолепно! Как ты там? Уже загорел?

— Скорее, пропитался светом. Изнутри. Сама знаешь, Созополь… Ты, наверное, по поводу Катарины?

— Получила пять мейлов от нее и от Милы. У них все прекрасно. Передают тебе привет. Целуют. Ты же им отец все-таки.

— Отец… кто ж еще?

Она замолчала. Слышалось лишь ее тяжелое прерывистое дыхание. Настолько тревожное, что отдавалось во всем моем теле.

— Как она долетела? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать, чтобы не вырвалось: «Я тороплюсь!»

— Говорит, как во сне… Всю ночь гуляла по Лондону во время пересадки; в Вашингтоне Мила встретила ее в аэропорту Кеннеди и оттуда прямо в Нью-Йорк. Ты представляешь, в Нью-Йорк?!

— Америка есть Америка, но я ненавижу тех, кто ее создал. Кто отнял у меня детей.

— Прости, но это их выбор. Они его сами сделали. Но я хотела о другом…

— О чем — другом? Могу выслать тебе немного денег.

— Хватит тебе о деньгах! Ты ведь не такой, Марти. По крайней мере, не был таким. Вернись к себе прежнему, сделай что-нибудь для себя. И с собой, наконец!

— О чем — другом? — глупо переспросил я. Не нужно было этого делать.

— Ты застал меня почти на пороге, Марти, — сказала она, будто это я вызвал ее к телефону, — с двумя чемоданами… Я взяла те, старые, картонные. И твою спортивную сумку. Не волнуйся, я их, конечно, верну.