Монашки нашли меня, накачанную черт знает чем, крепко привязанную за ногу, на пороге обители, с багажом в виде рюкзака, в котором лежали свидетельство о рождении, письмо мне от мамочки, а также паспорт, давно просроченный, с надписью красными чернилами «ОТЕЦ» поперек главной страницы. Придурочные пингвиницы пожалели «несчастное дитя».
Все годы, что я провела у них, эти убогие, ставшие Христовыми невестами потому, что ни на что лучшее не способны, пытались привить мне чувство вины неизвестно за что. То есть они-то знали за что – за все несправедливости, происходящие в мире, за все детские слезы, неразделенные любови, за всех брошенных, преданных, умственно отсталых, за всех калек, бедных и недужных.
Но я-то тут при чем! Ведь меня тоже бросили, наверняка не от большой любви. И если я не возьму судьбу в собственные руки, то закончу в лагере обделенных, как сестрички Божьи, похожие на костяшки черно-белого домино, в которое никто не хочет играть. А я, сколько себя помню, хотела быть в лагере победителей. Не зря же природа сдала мне на руки столько козырей – внешность, мозги и характер.
В Божьей обители я, как говорили монашки, любопытная, словно дьявол, беспрестанно задавала вопросы, на которые они не могли ответить.
«Если Бог действительно всесильный, а я нахожусь в его обители, значит, среди избранных, почему же он мне не подаст какого-нибудь знака?» – спрашивала я. Монашки уверяли, что знак был, но я из-за неверия не смогла его увидеть. Для меня же это было, как если бы никто мне ничего вовсе не подавал – того, чего не вижу и не чувствую, нет. По природе я была скорее натуралистом, чем одуванчиком.
А я все допытывалась, теперь у самого Бога: «Если избранная не я, то кто же?!»
Не дождавшись ответа и от Бога, я решила строить свою жизнь сама, подручными средствами, а именно своим телом и головой. Что касается тела, то у меня была пара ног, которыми я могла бы убить льва, не то что мужичонку. А что касается головы, то основным ее инструментом был длинный гибкий язык, захватывающий все, включая чужие души, волю и портмоне.
Что будет после, никто не знает, а эту жизнь я проживу на всю катушку. И вообще, не знаю, есть ли Бог, но для его репутации было бы лучше, если бы его не было.
Господь казался мне похожим на мамочку – сотворил, вытолкнул в говенный мир и бросил. Выкручивайся, как хочешь, – что я, что человечество. Но мамочка-то, видно, не очень соображала – ни когда зачинала, ни когда бросала. А Боженька?
И я решила, что мои отношения с ним будут основываться на принципе – ты мне, я тебе.
Мне было полных десять лет, когда я попала к монашкам. Я успела вкусить свободы. Настоящей, полной свободы от всех и всего. И как ни старались воспитательницы, самое большее, чего смогли добиться, – лицемерие стало моей второй натурой. Я научилась правильно говорить и писать, а неправильно думать и делать умела от рождения. Я научилась притворяться так, что мне могла бы позавидовать любая актриса, любой шпион. Нацепив постную физиономию на ангельское личико, будучи хорошей ученицей и послушной девочкой (при моем дьявольском любопытстве), я нацелилась на побег, а не на благодарность или сочувствие.
Сбежала я в день получения паспорта, все-таки оставив полную благодарности записку: «Спасибо за кров и еду».
Не собираюсь зависеть от кого бы то ни было. И подчиняться. Чтобы подчиняться, нужно научиться быть рабом. А мне этого не дано, хотя знаю, что рабу живется гораздо проще и комфортнее, чем свободному человеку (не только в тюрьме).
Мерси, дорогие монашки-извращенки! В мои мозги влезть вам так и не удалось.
О, мои мозги! О, моя каша, которую я проворачиваю и помешиваю огромной ложкой! Я варю блюдо, неведомое и прекрасное. «Молот ведьм» отдыхает, там я не нашла ничего похожего. Жалкие крысиные хвосты, когти черных петухов и пр. и пр. Моя каша круче. Ни в одном компьютере не поместится игрушка, в которую я играю. Черт! Черт! Черт! Нищая старуха, которую на время приютили мои добродетельницы, орала им прямо в лицо: «Не ебите мне мозги! Дайте выпить!»
Они не дали ей ни капельки. Они выебли ей мозги. И она подохла.
Вот что я думаю: мои мозги останутся девственными до моего последнего вздоха. Там варится каша. И только я знаю, каково это, варить кашу из собственных мозгов. И пошли вы все на хрен. Мягко говоря.
Благодарю тебя, Господи, за то, что я умею говорить мягко!
Итак, задуманное следует совершить по-умному, может быть, чужими руками. А это гораздо сложнее. Сложность заключается в том, что будущий сообщник (или сообщница) не должен догадаться, что все задумала и устроила я, а его (ее) использую как инструмент. Мой подельник(ца) должен сам прийти к мысли, что совершить дело – необходимо и что оставить жертве жизнь – преступление большее, чем убийство. Стало быть, надо придумать романтическую легенду с вкраплениями ужаса, это впечатляет сильнее.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу