Глория Му - Вернуться по следам

– Руки – что, руки отрастут. А ты думай, что говоришь. Скучно смотреть фокус? Научись его делать. Фокус – чудо для лентяя, милая. Для думающих людей фокус – это работа. Или игра. И поэтому им не бывает скучно.

– А почему фокус – чудо для лентяя?

– Потому что лентяй не знает, не дает себе труда понять механизм… механизм движения мира. Ему лень. Он видит – что, но не понимает – как. Лентяй – это зритель, капризный зритель, дружище, который сидит на жопе ровно (папа иногда бывал очень грубым) и ждет чудес…

– Вместо того чтобы научиться делать фокусы?

– Ну… вроде того. Он вообще не любит делать. Поэтому и надеется на чудо, только чудо для него в одном: ничего не придется делать, все принесут, дадут, покажут, все сделается само собой… И фокусника он часто презирает за то, что тот делает, понимаешь? Делание, действие – работа, созидание, игра…

– Но, папа, разве работа и игра – это одно и то же?

– Запомни, дочь, работа – это то, за что платят деньги. Игра – это то, что тебе нравится делать. Если ты найдешь себе работу по душе – будешь счастлива. Как я.

Щелкнул выключатель, я зажмурилась от резкого света и услышала мамин голос:

– Генрих, что ты морочишь ребенку голову? Ей давно пора спать!

– Мама, у нас очень важный разговор, – сказала я, выглядывая из-за папы. – Оказывается, никакого Деда Мороза нет, это все папины фокусы!

– Бедненькая, ты расстроилась?

– Нет, мама, что ты. Фокусы – это так интересно! Я тоже научусь…

– И думать не смей брать в руки карты!

– Мама, фокусы – это все, что хочешь, а не только карты, – снисходительно объяснила я.

– Совсем свел с ума ребенка… Генрих, немедленно отнеси ее в постель!

Папа отнес меня в детскую, уложил в кровать, поцеловал в нос и шепнул:

– И помни: чудес полнó. Львы, орлы и куропатки…

Я кивнула, потом притянула папу к себе и шепнула в самое ухо:

– Папа, ты чудесный. Как носорог…

Разговор этот засел занозой в моей голове, тем более что половину из сказанного папой я не очень-то поняла. Так всегда бывало – понятные слова как-то плавно растворялись в течении собственных мыслей, и казалось, что я сама это думала и всегда это знала. А непонятные запоминались остро, беспокоили меня, и я возвращалась к ним снова и снова.

Одно я усвоила твердо: лучше делать, чем смотреть (куда из этой цепочки подевалось звено «показывать» – делать-показывать-смотреть по логике, ведь так? – я не знаю; может быть, папа просто не успел закончить разговор, но я потом все время пропускала эту ступеньку, мне было интереснее сделать, чем показать).

Понятно, что при таких, извините за выражение, жизненных ценностях люди-«зрители», ждавшие от меня каких-то нелепых чудес, не вызывали у меня добрых чувств. Если бы тот же папа и впоследствии Бабай не вбили мне насмерть в голову уважение к публике, я бы, наверное, стала относиться к людям свысока. Но я с детства не любила задавак, поэтому и сама не задавалась и старалась быть как можно терпеливее со всеми этими «странниками со Пскова», которые пришли посмотреть говорящую собачку в моем лице.

Да, говорящая собака – это оно самое. Не то чтобы я чувствовала себя собакой, нет. Я считала себя скорее переводчиком. Как мой любимый сказочный герой Миклухо-Маклай, поживший среди папуасов и научившийся их понимать, как я понимала собак.

Хотя нет – Николай Николаевич был ученым, а у меня специального образования не было – я не была ни кинологом, ни зоопсихологом.

Ну, может быть, тогда так: невежественный матрос, волею судеб проведший среди дикарей полных девять лет, изучивший их язык и повадки и служащий толмачом.

Я была уверена – особенно после случая с дядей Жорой, – что люди часто бывают жестокими и мучают своих собак не по злому умыслу, а по непониманию.

Моя специализация обозначилась сама собой. Ко мне стали отсылать собак, с которыми трудно было заниматься в группе. Предварительная подготовка, так сказать.

Я очень любила собак. Как сказали бы сейчас, я чувствовала себя комфортно в их энергетическом поле. Они мне нравились – как бабнику нравятся женщины, кобре – музыка, дереву – солнце. Многие хозяева тоже были ничего, но большинство все-таки составляли эти жаждущие чудес, и я так устала от них, что подумывала уже прикрыть лавочку к чертовой матери.

Собаки очень зависят от людей. Невозможно воспитать собаку для другого, если этот другой сам остается плохим хозяином. Все мои навыки были бесполезны, усилия – тщетны, я чувствовала себя неумелым фокусником, который вместо белого, пушистого кролика достает из цилиндра жабу, да еще и дохлую.