Евгений Попов - Тихоходная барка Надежда (Рассказы)

ной будке, на углу улиц Шеманского и Светлой.

— Ага, - ответили ему. - Понятно. А больше нигде не пахнет?

— Дома у меня пахнет, - забормотал Козлов и вдруг аж-таки и открыл: - Везде, везде пахнет! Весь мир пахнет газом! Газом!

— Вы ноль-три наберите, - участливо сказал голос. - Вам в больницу надо...

— Ну уж это я сам знаю, куда мне надо, а куда вам, - обиделся Козлов.

Около будки его дожидался давешний молодой человек.

— Опять обидели? - поинтересовался он.

— Да вот, понимаешь, я им говорю - газом пахнет, а они меня в шизарню...

— Ай-я-яй. Вот несчастье-то, - огорчился молодой человек.

— А ты сам-то кто таков будешь? – подозрительно глянул на него Козлов.

— Простой человек, люблю простые рассказы слушать, - сказал молодой человек и предложил: - А не

шагнуть ли нам в пивную, товарищ?

Ну и через час в пивной на улице Засухина, там, где за пластиковыми столами люди пьют, расплескивая, красный "Рубин", огненную "Стрелецкую" и обжигающий "Тройной одеколон", там молодой человек и сказал Козлову:

— Вот я тебе и говорю, старик! Ничего мистического в твоем случае нет. Случай твой ничтожен, случай твой от мелкой жизни. Это - обычный случай обонятельной галлюцинации.

— Но почему ж именно газом-то мне дунуло вдруг? - возражал опохмелившийся Козлов.

— А обидели тебя, вот и дунуло, - сказал молодой человек.

— Но почему ж именно газом-то, газом?

— А вот это скверно, - строго сказал молодой человек.

И задумался. Козлов смотрел на него с надеждой, -г Скверно, что газом, - решил наконец молодой человек. - Это может вызвать у читателя ненужные обобщающие ассоциации. Хоть бы селедкой тебе дунуло, что ли? И то веселее.

- Конечно, веселее, - сказал Козлов.

"Товарищ Канашкин отсутствовал на службе. А к концу дня пришел и бросил портфельчик на мягкое сиденье своего канцелярского стула. Достал порядочную кипу деловых бумаг и стал их лихорадочно листать, прицокивая зубом.

- Рассказывай, Канашкин, - первым не выдержал Бумажкин, лихой служащий, игрок в баскетбол, знаток

шахматных дебютов и эндшпилей.

Канашкин поднял удивленные глаза.

— О чем?

— Где был, что видел, - хохотали служащие.

— И не спрашивайте даже, товарищи! Плохо, когда у тебя нет квартиры, но еще хуже, когда она у тебя есть.

Сделав такое странное заявление, Канашкин опять уткнулся в бумаги.

— Мне бы дожить до таких времен, когда бы и я смог вот так же легко... - уныло начал Змиенко, отец семейств.

— А кто тебе виноват? Не надо разводиться. Тогда и квартира будет.

— Тебя не спросил, - буркнул Змиенко, стоявший со своей новой семьей в очереди уже седьмой год.

Тут в разговор вступил сам Канашкин:

- Нет, вы можете себе представить? Я всегда платил за побелку тридцать рублей и за окраску двадцать. А сегодня жду их полдня. Приходят, естественно, пьяные и говорят: "Пятьдесят за побелку, а за окраску еще пятьдесят!" Да слыхано ли это?! За такие деньги я и сам все сделаю. И покрашу, и побелю.

И снова в бумаги.

— Черт его знает, - сказал отец семейств. - Мы когда с Марьей жили, так нам тесть всегда помогал. Пришлет

рабочих, они и работают. А что он им платил - черт его знает.

— И потом, - вступил в разговор пожилой человек Сорокоумов. - Ты учти - тебе все придется самому доставать: красочку - раз, известочку - два, шпаклевочку - три. Так что подумай!

— Сам все сделаю, - ответствовал Канашкин, не поднимая головы.

И тут встала громадных размеров женщина Катерина Давыдовна Младенцева. Она подошла к столу Канашкина со своим стулом. Села напротив и сказала, глубоко дыша:

— Виктор Валентинович, ты посмотри на меня. Ты видишь, что правый глаз у меня красненький?

— Ну вижу, - невежливо признал Канашкин.

— Вот. - Женщина заговорила басом. - За тридцать два рубля он у меня красненький, мой правый глаз! Тоже

ко мне пришли, обмерили стены и говорят: "Тридцать два рубля". А я им: "Идите вы к черту!" (Вроде тебя.) Я сама, говорю, сделаю (вроде тебя). Взяла краскопульт, налила туда, по инструкции, известки и чуть не лишилась правого глаза.

— Как так?! - ахнули служащие.

— А вот так. Брызнуло, и все тут. Помните, я бюллетенила, вы еще ко мне с яблоками приходили?

— Помним, - вспомнили служащие.

— Так что - думай, - сказала дама и, забрав стул, ушла от Канашкина.

— Руки все посотрешь! - кричали служащие.

— Да и вообще! - уговаривали они.

— А накладные-то расходы, накладные. Нет, ты подумай, - все кипятился Сорокоумов. - Тебе ж выпить захочется с устатку!..