Хосе Сомоза - Дама номер 13

Она встала и открыла кран душа. Холодная вода быстро привела ее в чувство. Она намылилась раз, потом еще, стремясь смыть с себя все, до последнего, следы того типа. При всем при том человек в черных очках никогда не оставлял на ее коже других следов, кроме синяков и ощущения безграничного унижения. Она подозревала, что он даже не чувствовал настоящего желания обладать ею. Когда он входил в нее, как этой ночью, он делал это как несложный механизм, инструмент, который, казалось, предназначен исключительно для того, чтобы унижать и истязать ее снова и снова. Но вода заставила ее поверить в то, что по крайней мере часть тошнотворных воспоминаний о нем навсегда исчезла.

Тут она подумала, что нужно кое-что проверить. Она быстро вытерлась и вышла из ванной. Холод неожиданно набросился на нее, но ей не хотелось тратить время на одевание. Она осторожно открыла дверь в коридоре и вошла. Это была крохотная комнатушка с убогой постелью на полу и несколькими разбросанными там и сям предметами, самым заметным из которых была тарелка с остатками еды. Она наклонилась и оглядела накрытый одеялами холмик. Смотрела на него долго, словно не могла решить, что ей с этим делать.

Наконец она немного приподняла одеяло и удостоверилась в том, что ничего плохого, кажется, не произошло. Спит . Затем она снова подоткнула одеяло и вышла.

Обернулась полотенцем и возвратилась в столовую, лампа в которой все еще пыталась светить. Присела и подняла с пола восковую фигурку.

Акелос .

Она не очень хорошо понимала, почему не сказала тому мужчине, что фигурка здесь, на полу. Та, конечно же, упала со стола прошлой ночью, когда они с Рульфо стали ласкать друг друга (теперь она припомнила, что тогда же упала и консервная банка), и закатилась в этот угол. Если бы она так поступила, проблема была бы уже решена.

«Нет. Ты сделала правильно».

Она подняла перевернутый стул и села на него. Фигурка была у нее в руке.

«Ты хорошо сделала, что ничего не сказала».

Принялась разглядывать эту вещицу. Та практически ничего не весила. Она была почти что ничем. Ее восковые грани чуть-чуть отсвечивали. Она спросила себя, с какой стати эта пустяковина, похожая на игрушку, может иметь какую-то ценность.

И замерла на стуле, глядя на фигурку. Рваная занавеска, прикрывавшая окно, начала просвечивать. Девушка не шевелилась. Вдруг

полдень

она как будто на что-то решилась.

полдень. зенит

Она встала и отправилась в спальню. В одном из углов этой комнаты давно отошел плинтус. Она его отогнула. А когда снова вдвинула на место, в руках у нее ничего не было.

Полдень. Зенит.

Недавние дожди промыли воздух, полностью вернув ему чистоту и синий, как некий символ, цвет. Солнце заставило зажмуриться, когда она оказалась на улице. На ней была привычная одежда: черная куртка, мини-юбка, сапоги и чулки. Она прошла через двор под молчаливыми взглядами соседей. В этом доме никто ни с кем не разговаривал, делая исключение лишь для родных. Это были выходцы из разных стран, говорившие на разных языках. Чужим они не доверяли, и правильно делали. Жили в страшной тесноте, ютясь в крошечных, скрытых от чужих глаз квартирках. Она знала, что была в привилегированном положении: у нее – собственная квартира. Патрисио не раз ей об этом говорил.

Вошла в телефонную будку, опустила несколько монеток и набрала номер. Домашнего телефона у нее не было. Патрисио не считал, что ей нужен телефон, потому что свидания оговаривались в клубе, кроме того, звонить ей было некому, за исключением его самого. Номера, который она дала Рульфо, в природе не было.

Теперь номер телефона Рульфо стал одним из двух номеров, которые она знала.

Но набрала она другой.

И так сильно нервничала, что вынуждена была набрать еще раз. Сама не знала, что делает. Трубка просто вываливалась у нее из рук. Пока слушала далекие гудки, попыталась успокоиться.

Страх, сильнее которого ей еще не доводилось испытывать, заставлял ее дрожать всем телом, но боялась она не возможного возмездия со стороны человека в черных очках или Патрисио. Оба они давно уже заставили ее увериться в том, что ад существует и находится он на планете Земля, но в данный момент она страшилась не этого. Это не походило даже на испуг, который охватил ее в доме Лидии Гаретти или в ее погруженной в темноту спальне, нет, теперь это был ужас, причем более глубокий и древний, словно привычный ежедневный страх сдернул с себя маску херувима и уставился на нее лишенными зрачков глазами, не стирая красноватой улыбки.