Хосе Сомоза - Дама номер 13

Доктор взглянул в его напряженное бледное лицо. «Он опустошен, ничего нет внутри. Ему все равно – умрет он или нет. Единственное, что ему остается, так это беспокоиться о других».

– Мы проиграем? – спросил он.

– Можно назвать это и так. У нас один шанс на миллион. И даже если нам удастся вывести из игры одну из них – Сагу, например, – останутся все остальные. Нам очень повезет, если в субботу ночью нам удастся спастись. Но подумай только, какой станет наша жизнь после этой ночи.

– Что происходит? – Бальестероса бросило в дрожь, но он решил улыбнуться. – Саломон Рульфо с горячим сердцем снова исчез, а вместо него появился пораженец?.. Хочу напомнить тебе, что нам удалось заставить выйти главного персонажа, слабое место всей группы, разве это не твои слова?.. И на нашей стороне – внезапность. Может, мы и струхнем в субботу, но уж они – дважды. – И показал на ружье. – По разу из каждого ствола.

– Неделю назад ты говорил мне, что я безумец, раз решил сражаться. А теперь что?

– Неделю назад я еще не видел того, что пришлось повидать с тех пор. Когда я вспоминаю Хулию, которая мне угрожает, я прихожу в ярость. Комната моей дочери все еще в крови. И до сих пор в моих пальцах живо отвращение к этой твари, которое я испытал, когда мы тащили ее из ванны, к этой твари, ставшей потом женщиной и заговорившей. Мне страшно, Саломон, очень страшно, так страшно мне не было никогда в жизни, даже тогда, когда я сидел в машине рядом с Хулией, с этим ее взглядом… Но я открыл одну вещь: страх делает меня опасным.

– Опасным для кого?

Мгновенье Бальестерос смотрел на него, не говоря ни слова.

– Не знаю, возможно, для меня самого, но я точно знаю, что теперь я вас не брошу. Ты полагаешь, что меня это не касается, но ты ошибаешься. Мой отец говорил, что есть такие вещи, которые случаются с некоторыми людьми, но касаются они всех, и все люди должны отвечать за них.

Рульфо коротко хохотнул:

– Страх не сделал тебя опасным, он сделал тебя поэтом.

– Точно так. Поэтому и как раз поэтому – опасным .

Они взглянули друг на друга. Рульфо улыбнулся в ответ:

– Ты – самый лучший человек на свете… Или самый большой идиот.

– В таком случае нас уже двое. Давай выпьем, чтобы это отметить. – Бальестерос разлил по стаканам виски.

– Делай как знаешь, – сказал Рульфо, – только не надейся на свое ружье. Та единственная, которая действительно может нам помочь, единственная, кто может что-то сделать, сидит сейчас в твоем кабинете, читая стихи, и пытается вспомнить, как их следует читать. Если ей это не удастся, ни одно ружье в мире не поможет… Что бы мы ни сделали, это ничем не поможет.

– Меня просто восхищают такие люди, как ты, – настолько оптимистичные, исполненные надежды, – сказал в ответ Бальестерос и поднял свой стакан. – Выпьем за Ракель. Я верю в то, что у нее получится. У нее должно получиться.

Стихотворение – это лес, изобилующий ловушками.

Пробегаешь по строфам, даже не подозревая, что в нем есть стих – всего лишь один, но его достаточно, – стих, который точит когти, поджидая тебя. И все равно, красив он или нет, обладает литературной ценностью или полностью ее лишен: он ждет тебя там, заряженный ядом, искрящийся и смертельный, с берилловыми переливами.

В эти последние дни девушка час за часом проводила в попытках выловить хотя бы один такой стих. Она знала, что шансов почти нет: за такой короткий срок она вряд ли сможет найти и разучить нечто по-настоящему смертоносное, но их успех с дамой номер тринадцать вселил в нее новые надежды.

И сейчас она водила пальцем по строчкам, листала книги, ища проблеск света в чернильной тьме. Стих власти сокрыт среди других, подобно жиле в скале. Требовалась скрупулезная работа геолога, чтобы извлечь его на поверхность и показать отдельно во всем его блеске. Любая ошибка (не заметить какое-то слово, добавить другое) приведет стих в негодность.

Она быстро определила приоритеты. Греческие и латинские классики были очень мощными, но она решила, что не сильна в произношении на этих языках. Шекспир показался ей чрезмерным: если использовать его, не имея специальных навыков, есть риск самой взлететь на воздух. Некоторые терцины Данте, несомненно, обладали достаточной силой, чтобы смести весь шабаш , но она опасалась, что не сумеет продекламировать Данте с требуемым мастерством. Что касается Мильтона, то дамы, в частности Херберия, использовали его для достижения разрушительных эффектов, но только в филактериях. Вступать в бой с Мильтоном было тяжеловато.