Юрий Рогоза - Музыка для богатых

– Так кажется или есть? – издевательски уточнил Циммершлюз, но ему никто не ответил. Сергей Сергеевич, умело придав себе озабоченно-криминальный вид, исчез за страшной дверью, а Баклан без приглашения сел на скрипнувший стул и пригорюнился.

– Может, водочки с нами? – радушно предложил ему Марик. – Чем без дела сидеть…

– Наливай, сучара… – с веселым отчаяньем выдохнул рэпер. – Один хрен настроение на нуле…

* * *

«Ты меня, наверное, осуждаешь, бабушка Вера? – спрашивал Никита. – Конечно, осуждаешь. И уж точно волнуешься… Бедная моя, прости…»

В мире все снова временно было на своих местах.

Он разговаривал с бабушкой, перебирая клавиши «Ямахи», и музыку, которая, рождаясь из памяти и светлой боли, уютно стекала в большие студийные наушники, слышали только они вдвоем – подлый мир не мог подслушать ни ноты.

Правда, сейчас перед Никитой была не случайная стена очередного случайного жилища, как это всегда бывало раньше, а фантомно-красивая панорама затянутой туманом Москвы (он поставил инструмент прямо на широкий низкий подоконник в гостиной). И от этого в самой музыке рождалось что-то неуловимо новое, с привкусом высоты и обманчивой свободы. Но все равно это была прежняя, их с бабушкой музыка…

Никита вздрогнул, почувствовав увесистый шлепок по плечу, и торопливо снял наушники. После музыки стоявший рядом Витек в свежей белой рубашке казался отвратительно бодрым и реальным.

– Ну ты даешь, Никита, я уже замахался в дверь тарабанить! Аж кулак ноет… Чего не идешь-то? Все ждут…

– Чего ждут? – не понял Никита.

– Как это – чего?! – бодро поразился Витек. – Концерта, ясен бубен!

– Концерта?.. – От растерянности Никита покраснел.

– Да ты чего? Все же свои! И потом, – он снова неприятно хлопнул Никиту по плечу, – мы, брат, тушеваться не имеем политического права! И так юркие всю музыкальную сферу подмяли, куда ни плюнь – одни Коганы и Растроповичи… Давай донесу!..

И он легко подхватил «Ямаху» с подоконника.

– Ты что, не нужно, я сам!.. – испугался Никита.

– Не бойся, не уроню, – белозубо оскалился Витек. – Мне в этой жизни чего только таскать не доводилось – от бочек с дерьмом до красивых баб… А ты сам вообще как, в норме? А то Циммершлюз признался, что сегодня поил тебя водярой с утра пораньше. Самое милое жидовскому сердцу занятие…

– Я в норме, – коротко ответил Никита.

Это было правдой – вернувшись, он долго стоял под душем, постепенно делая воду холоднее и холоднее. И теперь чувствовал себя хорошо, отупение и легкая тошнота исчезли. Только очень хотелось шампанского, похмеляться которым, кстати говоря, его тоже научил Баклан, с которым сегодня все так некрасиво получилось…

– Так я несу? – громко спросил неугомонный Витек.

– Давай… – обреченно вздохнул Никита и, перед тем как выйти, зачем-то оглядел комнату, словно и правда мог что-то забыть в чужой гостиной на чужом чердаке чужого небоскреба, взмывшего к заплаканному небу в центре чужого ему города…

Кухня выглядела непривычно торжественно: длинные белые свечи стояли в старинных подсвечниках, которых вчера здесь не было, пахло не едой, а дымящимися в открытой медной шкатулке благовониями (это явно организовал сидящий рядом Харалдай), на белой скатерти поблескивали широкие бокалы на длинных ножках.

– Ну наконец, – буркнула из угла Шон. – Сколько можно дрочить, в натуре? Все уже заебались ждать…

Сама она выглядела точно так же, как вчера, – мятое рубище, космы немытых пегих волос, криво прикушенная папироса в углу рта. Никите опять трудно было поверить, что это похабное существо способно поддерживать стильную чистоту пентхауса.

Со стороны лестницы раздался громкий хлопок, заставивший всех вздрогнуть от неожиданности. На появившемся Циммершлюзе была неизменная миллионерская пижама, но уже не серо-бежевая, а фиолетовая. Откупоренная бутылка иностранного шампанского в его руках дымилась, как дуэльный пистолет после рокового выстрела.

– Глоток «Дом Периньона» еще никогда не мешал полету одаренной души, – белозубо улыбнулся он, разливая шампанское, и повернулся к Никите: – Не правда ли, маэстро?

Тот, стараясь не выдать радостного удивления, молча припал губами к бокалу и почти не удивился, осознав, что за всю жизнь не пил ничего вкуснее.

– Я – водку, – коротко сообщила Шон.

– Нет уж, извините, – возразил Марик. – Никаких водок. И так ваш нежный друг мсье Виктуар, фашист-любитель, обвиняет меня в том, что я травлю девственные русские души. К тому же нужно чтить ритуалы, это важно…