Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

– Покер, господа! – провозглашает Андрон. Далеко не бесстрастно, как положено крупье, а торжественно и громко, так, будто бы конферансье объявляет выход любимца публики. Мне почему-то думается, что это немного оскорбительно. – Выигрыш господина Мареева составляет полмиллиона рублей. Поздравляю, Юрий.

Вот так, уважаемая Юлия Михайловна. Я, конечно, не миллионщик, но кое-какое состояние у меня теперь тоже есть. И я подарю вам изумруды – желаете, дражайшая супруга?

Я в упоении, но меня не оставляет чувство, что все подстроено. Я видел, как они весело переглядываются, Юлька и Андрон.

Что-то Парвениди такое сказал, когда подносили шампанское за счет заведения… От эйфории и следа не остается. Что-то такое он сказал, что испортило настроение и Юльке. Потом соображу, что именно. А сейчас…

Сейчас настроение мое совсем падает, потому что замечаю я некую фигуру вида убого театрального – в черном паричке, со злодейскими усами и с пиратской серьгой в ухе. Стало быть, сам Пипа Горшков пожаловал в Андроновы пенаты. И вот он любезнейшим образом раскланивается с супругой моей Юлией Михайловной, и от лукавого веселья ее не остается и следа. Он, вижу, кивает ей особым образом, явно подавая знак, и Юлька моя, сильная и гордая, идет за ним, как на цепочке. А я следом, стараясь оставаться незамеченным, что не так и трудно в помещении, где есть колонны и немало народу.

Они останавливаются у арочного свода, ведущего в комнату отдыха, я – за толстой колонной. И слушаю, шпионю.

– Забываете о сроках, уважаемая Юлия Михайловна, – шипит мерзавец. – Почему я каждый раз должен напоминать? Неужели вы так беспамятны? И уж пожалуйста, не насмехайтесь надо мною, как в прошлый раз, если не желаете неприятностей. Цифра с тремя нулями, будто я на паперти побираюсь! Как вам такое в голову взбрело?

Юлька не отвечает, резко разворачивается, протискивается к близрасположенному рулеточному полю. Вопреки своим заверениям о неприятии рулетки что-то ставит, на черное, как я слышу из своего убежища. Проигрывает – ведь рулетка не у нее на коленях. Проигрывает мелочь – тысяч пять. Оборачивается, кивает мне. С Парвениди не прощаемся. Едем домой.

Придется мне кое над чем хорошенько поразмыслить.

– Если бы у меня было пять тысяч рублей, – шептала Юре немножко пьяная Людмила, накрутившая по случаю праздника пламенные локоны, – я бы купила себе кольцо с изумрудом и серьги. Изумруд – мой камень, потому что у меня день рождения в мае.

О дне рождения Людмилы Юра все-таки помнил и даже поздравлял ее два раза за время своего отсутствия, посылал открытки с красочными фотографическими букетиками. Заставлял себя это сделать, так как мама в письмах постоянно передавала приветы от Людмилы, после того как та, отчаявшись, видимо, получить от Юры ответ, перестала писать ему сама.

Юра за два года совсем забыл, какими бывают деревенские посиделки с гостями. В доме места на всех не хватило бы, поэтому во дворе, общем с соседями, поставили, тесно сдвинув, два больших стола, один повыше и поуже, другой пониже и пошире. Столы накрыли чистыми простынями и уставили напитками, мисками с несложными салатами, с соленьями, с помидорчиками-огурчиками и тарелками с привезенными Юрой из Москвы деликатесами, которые в подарок собрала, понятно, от щедрот своих Елена Львовна. Бабушка Нина приготовила жбан окрошки из собственного кваса на хлебных корочках и наварила картошки – две огромные кастрюли, а мама Ирина Владимировна подала свои фирменные голубцы со сметанной подливкой. Сладкие гостинцы приносили приглашенные в гости соседи: так было принято – приходить не с пустыми руками. Поэтому на столе были и варенья, и сладкие пирожки, и вишневая наливка для подросших детей, и конфеты на случай, если на шум веселья, на аппетитные запахи вдруг забежит какой-нибудь босоногий каникулярный сорванец или шустрая сладкоежка барышня самого нежного возраста.

Гостей, соседей и немногочисленных подружек Ирины Владимировны созвали по случаю Юриного приезда. Юра приехал уже студентом. Он вполне успешно сдал экзамены и поступил в МГИМО на факультет международных отношений. И теперь, в августе, Юра по настоятельной просьбе Ирины Владимировны ненадолго вернулся в Генералово – навестить родных и провести здесь остаток лета.

– Ты, Юрочка, конечно, совсем взрослый, – говорила она, – и самостоятельный, но я живу тем, что мой сын меня помнит и любит. Но женщины меняются в разлуке, что матери, что возлюбленные. Чем дольше разлука, тем больше меняются. Бывает, до неузнаваемости.