Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

– Что за ООА? – изумился Юра. – Акционерное общество задом наперед? – Газеты он иногда читал, заходя в библиотеку, и знал, что теперь все на свете акционируется, растаскивается по кусочкам.

– Акционерное! Как бы не так! Общество оголтелых алкашей, – язвительно перевела Людмила, – и женоненавистников, потому как при каждом паразите недовольная недотисканная баба, которая пилит, злится и гоняет, едва увидит глаза налитые. А когда такое было, чтоб у этих да не налитые? Никогда такого не было. А ну их! Юрочка…

– Что?

– Возьми меня замуж. Вот прямо завтра. Тебе ведь жениться-то не запрещено по закону, нет? Я теперь угомонилась с гулянками. Раньше много пила и колобродила от горя, чтобы забыться после той истории с Витюшей да с твоей женитьбой, а теперь так – редко дышу, ни жива ни мертва. И от вина никакой утехи не стало, и настоящей мужской ласки не сыщешь. Здесь одни алкаши, да старичье, да школьнички-переростки зеленомордые под подол заглянуть норовят, а потом по кустам спускают из своего сопливого, на большее их не хватает, куда уж. А жить-то хочется, и в любви жить. Возьми меня замуж, Юрочка, очень тебя прошу.

– Возьму, – сказал Юра и сам себе поверил. – Возьму, если сейчас же меня накормишь. Я сюда, вообще-то, поесть пришел, а не любовь крутить и не жениться, – улыбнулся он. – Но раз такова цена…

– Господи! Накормлю, Юрочка. Там у девок пюре осталось в кастрюле, не все домой унесли, но пюре у нас теперь из порошка, непонятное. Еще сосиски покрошу в пюре. Сосиски тоже непонятные, импортные, пластмассовые какие-то, но яйцом залью, в электрическую печку суну, и будет тебе запеканка съедобная. Целая миска. И свежего хлеба, и компота яблочного… Или кофе? У меня своя банка растворимого, не разворованная. Кексы, правда, позавчерашние, для проезжающих. Они все метут. Ну, пойдем в зал. Ты там на дурацкие разговоры не обращай внимания. Евгеша, веник-то мой поганый, метет языком, треплется, пьяненький, а мужики ничего не понимают, но поддакивают и дружненько опрокидывают. Ненавижу… Юрочка? Хочу за тебя. Правда, возьмешь?

– Обещаю.

Их довольно долгого отсутствия, казалось, не заметили. Людмила усадила Юру за столик, что поближе к буфету, и зашмыгала туда-сюда, хлопоча. В ней будто прибавилось живого тепла и блеска, и даже дурно выкрашенные волосы засияли по-новому – жаркой красной медью. Жар этот был столь силен, что его спиной почувствовал названный Евгеша, «старый веник», и раздражился, не отдавая себе отчета о причине раздражения. И захотелось ему Милку, ненасытную кошку, пошпынять, подразнить, но тонко, по-ученому, как бы издалека.

– Во-от, глядите! Грядет баба! Женщ-щщна! – начал он, скашивая пьяный глаз на Людмилу. – Скажите мне, дрр-зья, – продолжил он, сначала запинаясь, а потом разошелся и вещал уже патетически, – что может женщина протриво… мгм… про-ти-во-п-ссставить безупречной логике, непррр… не-о-про-вержимым аргументам и блестящим примерам? Что она может противопоставить? Только непристойные и нелепые выкрутасы вкупе с пустыми попреками, больше сходными с нечленораздельным и похотливым кошачьим мяуканьем, нежели с разумными человеческими речами!

– Кто бы говорил про разумные речи! – не выдержав, фыркнула Людмила. – Куда уж вам понять женщину разбодяженными мозгами? Или душонками вашими? Да и какая у вас душонка? Так, шарик надувной с пищалкой – воздух выходит, он и пищит свое мнение о всяком о разном. И пищит, и пищит – никого не слушает, пока пищалку не заткнешь или сам не сдуется.

– Это о чем же она говорит, товарищи?! – взревел Евге-ша, обращаясь к собутыльникам. – Что-то непонятное приличному человеку. Что-то бессвязное и бессмысленное.

– Где ж тебе понять, – фыркнула Людмила. – И вообще… Мы с разных планет, Евгеша.

– О! А я-то все смотрю… Я-то все смотрю: ты на гуманоида не больно-то похожа, – сострил паразит Евгеша. – Потому молчи и слушай, что великий человеческий разум говорит. Но сначала… за нас, гуманоидов! – поднял он стакан и продолжил под одобрительное и сонное хрюканье аудитории: – Понять женщину! Понять женщину невозможно по вышеизложенным причинам. И еще. Женщина – инструмент, это я вам как инженер-механик говорю. Женщина – инструмент. При обращении с любым инструментом нужен навык, сугубая привычка. Женщину понимать не надо, к ней надо привыкнуть и привычно пользоваться.

– Да, как же! Научитесь вы пользоваться, дождешься! – насмехалась Людмила. Насмехалась, но не забывала пламенно оглядывать Юру, выставив перед ним горячую, только из духовки, стеклянную миску с едой. – Вам бы микроскопом гвозди забивать, а в рояль пустую тару складывать…