Ольга Ляшенко - Собиратель чемоданов

Он стал усерднее практиковать, нажимая на очистительные техники, и еще упорнее накапливать заслуги при помощи Бхакти. Неприятные ощущения от этого ничуть не уменьшились, но хотя бы перестали внушать опасения, ибо он уже знал их источник. Наоборот, теперь чем больше донимали его ложные угрызения совести, тем больше он радовался: значит, процесс Спасения идет как надо, значит, еще какое-то количество дурной кармы будет уничтожено, значит, еще для кого-то из этих людей уменьшится вероятность упасть в скверные миры.

Но он был один, а дурной кармы оставалось еще неимоверно много. «Сколько же дней уйдет на то, чтобы мне всю ее перекачать через себя?» — думал он, и выходили годы. «Нет, так не пойдет, — решил он. — Это все равно, что море черпать наперстком. Надо во что бы то ни стало вовлечь их самих в деятельность по Спасению. Пусть не всех и не сразу, но хотя бы постепенно и некоторых».

Чего только он ни делал, чтобы привести их к Просветлению: и пробуждал, и вдохнослял, и восхвалял. Но староверы упорно не хотели просветляться. В надежде завязать с ними положительную кармическую связь, он стал носить им продукты, из тех, что поставлял Коллекционер. Но тщетно: они не принимали ничего с Поверхности, предпочитая голодать.

Тогда он решил зайти с другой стороны и в частном разговоре, как бы между прочим, обронил, что Чемоданы, наверное, скоро вскроют, так как принят Закон об обязательном всеобщем выселении, и тех, кто откажется его выполнять, будут выселять принудительно. Его собеседники на это и глазом не моргнули, как будто их это не касалось или не расслышали. Он тогда, уходя, даже плюнул в сердцах, подумав про себя: «Господи, ну и карма! Ничем-то их не проймешь! Или это у меня такая карма, чтобы до скончания века возиться с этим твердоголовым народом?»

А на другое утро он не узнал Чемоданов. В первый момент ему даже показалось, что вернулась прежняя жизнь. Все, от мала до велика, были оживлены и, главное, заняты: деловито, как муравьи, сновали по улицам, и у каждого второго в руках была либо связка динамита, либо канистра с бензином, либо баллон с жидким водородом. Со всех концов Чемоданов они сходились к Центральной площади и, оставив там свою ношу, налегке разбегались.

На вопрос, что происходит, он долго не мог добиться ответа: всем было не до него. Наконец какой-то старик, кативший бочку с селитрой, остановился передохнуть и, отирая пот со лба, насмешливо спросил:

— А разве сам не видишь? Чем болтать, лучше б подсобил.

Чемодаса живо пристроился рядом и стал толкать тяжелую бочку.

— То-то. Вдвоем веселее, — дружелюбно сказал старик.

«И вправду, веселее!» — подумалось Чемодасе, совсем как встарь. Но тут же он спохватился, вспомнив о Бхакти: «Нет, все-таки что все это значит?»

— А что это мы делаем? Что планируется? — спросил он бодрым голосом, стараясь попасть в ногу со стариком.

Старик снова остановился, светло и пристально посмотрел ему в глаза.

— Что планируется, говоришь?

Он усмехнулся, достал пачку папирос, но передумал закуривать. Спрятал папиросы обратно в карман и произнес весело и значительно:

— Са-мо-сожжение! Вот что планируется. А то ишь чего удумали — выселять. Вот вам! — и, высоко над головой подняв заголившуюся тощую руку, кому-то невидимому наверху показал кукиш.

1. Насчет переселенческого инстинкта Ганеша вполне мог бы догадаться и сам. Просто как-то не подумал. Не успел, уж очень спешил предупредить. А теперь что же получится? Староверы уйдут в другой, целый чемодан, забьются там под подкладку, разбредутся в фибровых лабиринтах, уснут мертвецким сном кого где сон застанет и проспят беспробудно до самой Коллекции. А там опять заживут сытой мирской жизнью, подчинятся полуживотным инстинктам: сперва обустройство, потом переустройство… И у каждого — семья, работа, дети. Не скоро, ох как не скоро дойдут они до осознания Благородных Истин. Много поколений должно смениться, и много чего произойти, прежде чем снова родится Тот, кто скажет: «Жизнь есть страдание. Мы рождены, чтобы страдать…». Ибо с каждым переселением все, что было в прошлых Чемоданах, вытесняется напором новых забот и забывается напрочь, как забываются прошлые жизни.

Значит, те зерна Истины, которые он успел разбросать в Чемоданах, так никогда и не дадут всходов? Значит, все эти души будут вновь на тысячи жизней отброшены от Спасения? Значит, последний наказ Учителя, данный лично ему, любимому ученику, еще из прошлой жизни, наказ, который только ему, Ганеше, и по плечу, не будет выполнен?