А. Гливаковский - Самостийная Украина - истоки предательства

В итоге националистическая интеллигенция обманулась в своих ожиданиях. Закон о языке без сильной деспотичной коммунистической власти оказался недейственным. Более того, очень скоро выяснилось, что та все же значительная сфера употребления украинского языка, которая была при Щербицком, искусственно поддерживалась директивами ЦК КПУ. С первыми ростками демократии, с появлением зачатков рынка и соответственно ослаблением власти аппарата число изданий на украинском языке стало сокращаться. Так, еще в 1988 году, в разгар кампании за украинизацию, число газет и других периодических изданий на украинском языке сократилось на тридцать единиц, а русскоязычных увеличилось на двадцать восемь единиц. С принятием закона о языке ситуация еще больше ухудшилась. В связи с этим Л. Пономарив в «Литературной Украине» с удивлением писал: «Парадоксальная ситуация складывается в печати. Без закона о государственности украинского языка большая часть газет, по крайней мере, районных, областных и республиканских, была у нас на украинском языке. Теперь же нет «Комсомольца Запорожья», русифицируются и другие газеты». Особенно активно процесс перехода печати на русский язык проходил на юге республики.

Еще менее утешительной для сепаратистов была ситуация в области издания литературы на украинском языке, особенно художественной и популярной. С ослаблением контроля партии над издательским делом и появлением книжного рынка украинская книга стала вытесняться русской, несмотря на то, что самостийники получили возможность издавать буквально все — от работ репрессированных украинских писателей до националистических трактатов Донцова откровенно фашистского толка. И вновь стало ясно, что антиукраинский пресс коммунистического режима был очень относительным, распространялся на очень ограниченную сферу. В целом же режим кормил огромную массу украинских творческих работников, издавал не только действительно талантливых авторов, но и массу бездарностей, даже явных графоманов в обмен на их политическую лояльность, верность марксистско-ленинской догматике. Правда, это беда не только украинской литературы, но и других национальных литератур, и даже литературы русской, но на Украине, где среди писателей не было особой конкуренции и пропуском в большую литературу было иногда просто желание водить ручкой, даже не зная толком украинского языка, этот феномен принял просто неприличные формы.

Итак, борьба за украинскую культурно-сепаратистскую идею даже в обстановке полугласности и полусвободы обернулась угрозой сокращения сферы деятельности культуры, вернее, культуры на украинском языке, и создалась прямая угроза материальному достатку огромной массы украиноязычных литературных работников, обслуживающих коммунистический режим. Цели подлинной демократии на Украине и цели украинского культурного сепаратизма оказались фактически противоположными, в лучшем случае не совпадающими. Одновременно вполне выявилась роль большевистской идеологии и большевистского режима как искусственного консерватора и даже воспроизводителя традиционализма национальных окраин, национального почвенничества, национал-лингвистического романтизма и других антимодернизаторских и антиисторических идеолого-культурных феноменов.

Украинская интеллигенция быстро осознала тупики своего мировоззрения, сменила лозунг культурного сепаратизме на политический сепаратизм, вновь рассчитывала, что украинская государственная власть насадит украинский язык средствами государственной политики. «Я считаю так, — писал по этому поводу В. Яворивский, —будет государство, будет и язык. И ничего мы не сделаем, если государства не будет». Вперед выдвинулось «демократическое» крыло сепаратистов, получившее опору в демократах РСФСР, которые активно поддержали идею полного отделения Украины от России в «интересах прогрессивного и цивилизованного человечества». Однако украинский партаппарат не дал себя обойти. Он тоже поддержал идею полной самостоятельности Украины, но без акцента на тезисе примата прав человека над правами нации, то есть фактически объявил о готовности насадить украинский язык средствами государственной политики. Безусловно, для многих аппаратчиков такая позиция была вынужденной. После путча, когда исчезла опора парталпарата в Центре, они поняли, что национализм — это единственное средство выживания, и открыто подняли жовто-блакитный флаг.