Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Ладно, потом поговорим. Но я запомнил, что ты мне сказал.

– Не забудь! – я был бы счастлив познакомить его с Кащеем. – Пусть бы открыл еще один кооператив, по производству стерео-аппаратуры.

В этот момент кто-то остановил музыку, экран погас. Гарик, выключивший видик, сказал:

– Ребята, ну что вы в натуре слушаете? Это же самые натуральные образцы деградирующего западного искусства.

Кто-то засмеялся, предвкушая представление.

– А между тем, в вашей солнечной Одэссе, жил потрясающий артист, который мог бы еще дать форы всем этим “Юритмиксам” и прочей буржуазной шушере. Но вы предпочитаете эту шушеру! Мне стыдно за вас! Но сейчас мы исправим эту ошибку подручными средствами и наставим вас на путь нашего истинно народного искусства. Гитара тут есть?

Со звоном и стоном появилась гитара и, сменив пару-другую рук, устроилась на колене у артиста. Тот перебрал струны, покрутил колки и, взяв несколько первых резких аккордов, запел хрипловатым тенорком:

Одэсский порт в ночи простерт,

маяки за Пирэсыпью светятся,

тебе со мной и мне с тобой

здесь в порту интерэсно бы встретиться!

Кто-то из его ребят начал стучать по сиденью табурета, кто-то начал постукивать вилками по краю бокала, ритм ожил и потек-потек, обвиваясь вокруг его голоса:

Хотя б чуть-чуть со мной побудь,

Ведь я иду в кругосветное странствие.

В твой дальний край идет трамвай,

Весь твой рэйд до 16-й станции.

Махнешь рукой, уйдешь домой,

Выйдешь замуж за Васю-диспетчера,

Мне ж бить китов у кромки льдов,

Рыбьим жиром детей обеспечивать.

Я не поэт, и не брюнет,

И не герой – заявляю заранее.

Но буду ждать и тосковать,

Если ты не придешь на свидание.

Я смотрел на собравшихся и не верил глазам. Они улыбались, девушки прихлопывали каблуками, прищелкивали пальцами в такт музыке, им это нравилось, как нравилась выступавшая до Гарика Эни Леннокс. Что было в этой старой утесовской песне? Время от времени она звучала где-то на периферии нашего слуха, но ей словно не хватало электричества, чтобы зажечься самой и зажечь аудиторию. В чем было дело? В словах, таких обыденных и начисто лишенных всякой экзотики, или в том, что никто не наполнил их тем содержанием, которое сделало бы их причастными к нашей жизни? Я не знал.

Шумит волна, плывет луна,

От Слободки за Дальние Мельницы.

Пройдут года, но никогда,

Это чувство к тебе не изменится!

Ему стали аплодировать, кто-то поднес стопку.

– Ребята, вы не должны слепо поклоняться Западу, – говорил Гарик. – У нас есть своя классная музыка, и мы ее вернем народу! Мы добьемся того, что он еще будет ей гордиться!

Он снова взял несколько пробных аккордов и заиграл:

Я милого узнаю по походке,

Он носит брюки-галифе.

А шляпу он носит на подкладке.

В ботиночках он ходит на рипах!

Это было поразительно. Все, что он только что сказал, мог бы сказать Кузнецов или кто-то из его инструкторов. Разница была лишь в том, что Гарик эту музыку знал и любил, а Кузнецов выполнял полученное свыше задание. Музыка, любая музыка, была ему до лампочки. Точно, как Гончарову. Как он тогда сказал: “Может, я вообще глухой, блядь!”

Они все были, блядь, глухими. Глухими блядьми при власти, с жутким талантом губить и душить все живое в любой отдельно взятой области. А Гарик оказался способным вдохнуть жизнь в старую песню, как Христос вдохнул жизнь в мертвого Лазаря. Талант, говорят, от Бога. Действительно, талант был божественной способностью оживлять мертвую материю.

Гарик отложил гитару, его хлопали по плечу, чокались с ним, снова гремела музыка на этот раз – Madness – One Step Beyond.

Я слышал его хрипловатый голос: “Да нет, ребята, ну что вы в натуре, мы не против, мы за все талантливое! Но нам лично ближе наше, отечественное”.

Потом гости стали прощаться, менеджер гнал их в гостиницу, рано утром они должны были улетать в Ялту. Выбравшись из толкотни гостиной, я пошел на поиски туалета. Дверь в него была заперта, и я поднялся на второй этаж. Одна из выходивших в коридор дверей была открыта. В приглушенном оранжевом свете мой босс целовался с Валерией. На нем были одни носки, на ней уже не было ничего. Одной рукой он обнимал ее за плечи, второй держал бутылку шампанского. Маленькая блондинка, усевшись у его ног, с упоением играла на его флейте. За ними еще несколько человек устраивались на широкой постели. Валерия, оторвавшись наконец от Толика, повернулась ко мне. Она была сильно во хмелю, и ей понадобилось время, чтобы навестись на резкость и опознать меня. Поманив меня пальцем, она сказала: “Так, давай или сюда или туда, а то газ выходит!” Это было так неожиданно, что я не знал, как реагировать на ее предложение. Спас положение Толик, протянув руку, он толкнул дверь, и та захлопнулась передо мной.