Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Ну, покажи нам свои связи, – сказал Толик.

Я достал из кармана красную книжечку с золотой надписью “Союз журналистов СССР”.

– Из этой организации я еще не выписался.

– Ничего, скоро тебя выпишут другие, – заметила Наташа.

– А за что?

– За неуплату членских взносов, я думаю.

Я позвал дежурного мента и, показав ему книжечку, попросил пропустить к артистам для интервью.

– А эти кто? – он кивнул на моих спутников.

– Мы все журналисты, – сказала Наташа и показала ему свое удостоверение.

– Проходите.

– Поразительно, – сказал Толик. – Все-таки корочки еще не потеряли своей первозданной ценности!

Гарик встретил нас, как старых знакомых.

– По 30 капель для смелости? – предложил Толик.

Он открыл висевшую через плечо сумку и достал из нее бутылку коньяка и несколько стопок.

– А че, можно! – сказал Гарик.

Мы оставались с музыкантами, пока их не вызвали на сцену, договорившись, что после концерта все поедут к Толику.

“Бригада” была в ударе. Гарик появился на сцене в синем габардиновом костюме, белой рубашке и пестром галстуке. Исполняя “Бродягу”, он начал раздеваться.

– Брад-дяга! – кричал он, а толпа, окружавшая помост, орала и свистела от восторга. У нескольких парней на плечах сидели девушки. На видеоклипах им еще полагалось снять футболки и махать ими в воздухе. Духовая секция в клоунских ботинках, притопывала в такт тяжелому ритму.

– Брад-дяга! – кричал Гарик и сбрасывал пиджак.

– Па-п-пара! – вторили ему духовики, аудитория свистела, как стая соловьев.

– Брад-дяга! – он развязал галстук и тоже отшвырнул в сторону.

– Па-п-пара!

Свист и духовые раздирали воздух.

– Какая странная судьба! – он расстегнул рубашку и отбросил, обнажив белый торс.

Свист и духовые, свист и духовые.

– Брад-дяга! – сбросил один ботинок.

– Какое странное призванье! – отбросил второй

Когда он начал расстегивать брюки, в аудитории началась настоящая истерика. Я подумал, что начальству пора выключать свет и разгонять артистов с публикой. Но менты стояли в отдалении, не вмешиваясь в происходящее. Кто-то наверху, видимо, поставил знак равенства между футбольными болельщиками и поклонниками новой эстрады, фанами, как они себя называли.

– Неплохо, да?! – крикнул я Толику.

В отчет Толик показал большой палец – люкс! На его обычно бесстрастном лице был написан восторг.

Его подруга держалась за него обеими руками, глаза у нее светились от счастья. Она явно была из тех, которые выросли на отобранных редакторами ОМК образцах передовой западной музыки, типа Modern Talking, Пупы, Друпы и Челентаны. А тут перед ней просто открылся новый мир.

Когда мы с Наташей появились в доме моего босса, гулянье уже шло полным ходом. В комнатах было многолюдно, стол в гостиной уставлен закусками, водкой, коньяком, вином. На стереосистеме гремел Eurythmics.

Sweet dreams are made of this – пела Леннокс – You and me are disagreed.

Нас встретил Марик, веселый и уже слегка покачивающийся от выпитого.

– Здесь сегодня практически весь коллектив, – сказал он. – В смысле кооператив. Я вас познакомлю с парой очень интересных ребят.

Когда мы вошли в комнату, по телеку шел Live Aid, но звук с видика был запущен на усилитель. Эни Леннокс сверкала черными лакированными брюками, Дэйв Стюарт черными очками. Я пошел взглянуть на аппаратуру. У Толика была дэка и усилитель Nakamichi. Я много слышал об этой фирме, но никогда не видел. Дэка CR-5 выглядела грандиозно – электронный счетчик, флюоресцентные индикаторы уровня сигнала, кнопки, ручки, супер-дизайн. У него была такая же, как и у меня, вертушка Technics MK 1300, и большие колонки Sansui. Появившись у меня за спиной, Толик спросил:

– Нравится? Лучше этой дэки только семерка, но никто не хочет привозить.

– А сколько она стоит?

– Эта стоит штуку капустой, а семерка – две. Но говорят, это – чисто космический корабль.

– За такую сумму можно взять хорошую тачку.

– Я готов дать, сколько попросят. Но у студентов просто нет бабок, чтобы купить ее там, у моряков – тем более. А кроме них просить не у кого. Дашь им две штуки с собой, они потеряются. Усилок – нормальный, лучше не будет.

– Я знаю лучше, – сорвалось у меня.

– Что-о? – Он скептически поднял бровь. – Чувак, это лучшая аппаратура в этом городе. Лучше нет.

– Есть. Причем нашего производства.

На его лице отразилась досада в связи с моим непониманием вопроса. В этом отношении он ничем не отличался от Юрия Ивановича. Наше – значит худшее. Впрочем, я был сам таким. Все мы были такими. Просто Кащей был исключением.