Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Выйдя из трамвая, привезшего меня с Пересыпи, я постоял у входа в аллею, которая вела к школе, и поймал себя на мысли, что смотрю на ту самую скамейку, где оставил Полю. Я виделся с ней, живой и невредимой, час назад, говорил с ней, но снова пришел на то место, где оставил ее. Бред какой-то. Хотя, в этом бреду появилась одна реальная деталь – брошенную звали Полей. И я нашел ее. Но больше не планировал видеть.

– Молодой человек, купите цветочки, – услышал я.

У низкой чугунной ограды парка сидело несколько бабок с ведрами, в которых стояли цветы. Я подошел к позвавшей меня. Ведро было полно гладиолусов. Я не любил гладиолусы. Гладиолусы были хороши только для того, чтобы класть их по диагонали на могильные плиты военных моряков на Аллее Славы в парке Шевченко. Я достал оставшуюся трешку, которой мне хватило ровно на одну розу. С бархатными листьми, почти черными на кромках темно-красных лепестков.

Тетка достала из кармана мятого пиджака кусачки, аккуратно срезала со ствола шипы и завернула розу в кусок газеты. Она протянула розу мне, но потом, видно, совесть взяла свое.

– Нет, подожди, это не дело.

Она отбросила газету, вернула розу в ведро, достала еще веточку похожей на укроп зелени, отмотала кусок прозрачной пленки и завернула все, как полагается.

Соседка похвалила:

– Ну, правильно. Он може студент, так что ж ему не полагается? Пусть тоже красиво девушке своей сделает.

Я принял розу и пошел делать красиво своей девушке. Только войдя во двор, я увидел, что в окнах у Лизы темно. Я все же поднялся, позвонил в дверь, прислушался. Ни звука. Я вставил розу в петлю дверной ручки. Страстная встреча отменялась. Что было делать? Домой мне идти не хотелось, и я решил наведаться к Кащею. Найти его было легко. Входишь во вдор, справа подвал. Спускаешься вниз, звонок на двери.

Подвал я увидел сразу. Перед окнами был широкий “окоп” – метра полтора пространства. Вниз вела лестница. Спустившись к двери, я стал разыскивать в полумраке звонок, и в это время услышал странные звуки, которые доносились из приоткрытой в ближнем ко мне окне форточки. Как будто шлепали что-то, и эти шлепки чередовались с мычаньем каким-то или стонами. И кто-то посмеивался еще. То, что эти звуки могли сопровождать сексуальный акт (почему эта мысль всегда появляется первой?), я даже не мог представить. Я поднялся из подвала, чтобы заглянуть в окна сверху, но обнаружил, что занавеси задернуты, лишь на самом верху одного они расходились, открывая часть стены с книжными полками. В этот момент мне показалось, как женщина, выкрикнула негромко и задыхаясь: “С-скотина, т-такая!”. И снова что-то сочно шлепнуло: раз, два, три! Я был заинтригован донельзя. Полутораметровой ширины простенок между двором и стеной дома пересекала перемотанная серой теплоизоляцией труба. Я подумал, что если встану на нее и пройду ближе к стене, то увижу происходящее в подвале. Я оглянулся, во дворе никого не было. Я перебрался через перила, встал на трубу и, сделав два коротких шага, оказался у стены. Придерживаясь за нее, опустился на корточки.

В просторной комнате подо мной я увидел Кащея в синих шелковых трусах до колена и боксерских перчатках. Он очень ловко и легко, как настоящий боксер, передвигался вокруг женщины, на которой не было ничего, кроме таких же боксерских перчаток, как у него. Женщина стояла в этот момент спиной ко мне, но по фигуре, по стрижке, по полноватым ногам я понял, что это Лиза. Она нападала на него, а он легко отводил ее удары левой рукой, иногда легонько ударяя ее в лоб или в плечо правой, посмеиваясь при этом, а она снова шла на него. Судя по ее движениям, это был не первый их поединок. Ей, может быть, не хватало ловкости или скорости, но двигалась она довольно уверенно, по-настоящему прикрывая грудь и лицо, и по-настящему идя в атаку. Иногда она перчаткой отводила с потного лба мокрую прядь волос. Это было совершенно невероятно. Сколько продолжалось это сражение, я не знаю. Я увидел, что Лиза стала выдыхаться, после чего Кащей нанес ей два удара – в живот, от которого она согнулась пополам и потом в макушку, от которого она очень громко упала навзничь на мат. Она так и лежала, разбросав руки и ноги, грудь ее высоко поднималась, а Кащей, стащив с себя перчатки, опустился на колени и опустил голову к основанию ее живота, как собака. Я поднялся, забыв, что стою на трубе и тут же, потеряв равновесие, полетел в подвал. При приземлении я так ударился копчиком, что задохнулся от боли. Я сидел, опираясь спиной о стену, не в состоянии шевельнуться. Боль парализовала меня. Вероятно, падая, я произвел какой-то шум. Дверь открылась и надо мной появился Кащей. Он был в халате.