Уже смеркалось, когда Хольт вернулся на завод. Как и обычно, когда его осаждали мысли, он долго стоял у окна своей мансарды. Он думал об Ангелике, и о Гундель, и снова об Ангелике и пришел к заключению, что ему надо ее избегать.
Так он и поступил на следующее утро. Теперь, встречаясь с Ангеликой в школе и по дороге в школу, он только мельком ей кивал. Хольт видел, что она ждет от него лишь знака или слова, но не говорил этого слова, не подавал знака. Он зарылся в книги. Он чувствовал, что жесток с ней. Но лучше быть жестоким сегодня, чем завтра, когда свершится непоправимое.
С недавнего времени он стал дважды в неделю посещать кружок французского языка, словно ему не хватало обязательной школьной программы. Раз в неделю эти занятия совпадали со спевками школьного хора, и как-то под вечер, когда уже смеркалось, Хольт, выйдя из школы, увидел, что в сквере его ждет Ангелика.
Она крепко схватила его за руку и увлекла за собой к той укромной детской площадке, где они встретились прошлый раз. Они снова присели на каменную ограду.
— Почему ты меня избегаешь? — спросила она. — Ты уже и знать меня не хочешь!
— Напротив, очень хочу, — возразил Хольт. — Ты еще этого не понимаешь. Наши встречи к добру не приведут, а я не хочу, чтоб тебе было плохо.
— Если мы любим друг друга, они приведут только к хорошему, — убежденно отвечала она. — Но ты меня, я вижу, обманываешь. Мужчины все обманщики! Тебе, верно, больше нравится другая.
Не рассказать ли ей о Гундель? Обе девушки знали друг друга. Менкебергская группа молодежи была связана со школьной группой. Но Гундель предпочла ему Шнайдерайта, и никто не может поставить Хольту в укор, если он займется Ангеликой. А тем паче — сама Гундель!
— Вот видишь! — воскликнула Ангелика. — Значит, есть другая!
Он закрыл ей рот поцелуем и дал себе волю, забыв свое решение ее избегать.
А затем опомнился.
— А теперь ступай! Тебе пора домой. Мне приходится за тобой присматривать!
— Предоставь это моей бабушке! — сказала она и еще крепче обняла его за шею.
— Да будь же благоразумна! — взмолился он. — Ты слишком молода. Если бабушка что заметит, нам больше нельзя будет встречаться.
— А мы будем с тобой встречаться?
— Непременно! — сказал он решительно.
— В самом деле? Ты меня не обманываешь?
— Раз в неделю, вечером, — обещал он. — Слишком часто, чтобы сохранить ясную голову, но недостаточно, чтобы натворить глупостей.
С тех пор они виделись регулярно. Как-то вместе сходили в кино. В другой раз отправились гулять за город. Хольт предпочитал молчать, и Ангелика приставала к нему с вопросами.
— Скажи, нравлюсь я тебе? Скажи, почему ты со мной так мил?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— Скажи, отчего ты все молчишь? От тебя слова не добьешься!
— Я молчу? Не знаю! Не замечал!
Бывало и так, что он подолгу глядел на нее. Чувствуя, что его все больше к ней тянет, он удрученно говорил:
— Ни к чему хорошему это не приведет!
Но когда спускался по-летнему теплый вечер, каждое такое свидание кончалось поцелуями и ласками.
Наступило лето. Развалины покрылись буйными зарослями сорняков. Над руинами, над деревьями парка и соснами ближайшего леса сияла луна. Там, где река вырывалась из города на простор лугов, вечерами пел соловей в плакучих ивах; они слушали его часами.
И Хольту каждый раз все труднее было от нее оторваться.
Как-то во время большой перемены Готтескнехт отвел его в сторону.
— Надеюсь, Хольт, вы не станете причинять мне новых огорчений. Я недавно видел, как маленькая Баумерт после спевки дожидалась вас в сквере. Это мне не нравится. Девочка слишком для вас молода.
— Девочка, — отрезал ему Хольт в приливе внезапного раздражения, — подчинена вам только в школе. Личная жизнь никого не касается, эти времена, к счастью, миновали! Лучше оставим это, поговорим о чем-нибудь другом!
Мюллер и фрау Арнольд по окончании рабочего дня задержались в конторе: Мюллер сидел в кресле. У него был измученный вид, он устал, а возможно, и температурил, глаза покраснели, он дышал прерывисто и трудно.
Фрау Арнольд была в своей синей робе и, несмотря на жаркий июньский вечер, как всегда, в косынке, из-под которой выбивались пышные черные волосы. У нее были темно-синие лучистые глаза. Если б не нарочито невзрачный наряд, всякий назвал бы ее красавицей. Одной рукой она подперла голову, а другой что-то чертила карандашом в блокноте.
— Ни на минуту не забывай, что мы в первую очередь сернокислый завод, — говорил Мюллер. — Нас заедает текучка, ты сразу убедишься, когда будешь работать здесь одна.
Читать дальше