Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Хольт проводил его взглядом. Карл Реннбах его понял. Карлу Реннбаху был знаком язык, на котором говорил с ним Хольт, — язык ненависти, и Хольт был рад, что он этот язык обрел. Он поклялся, тяжело дыша, сберечь эту ненависть, так как до тех пор, пока утонувших матросов можно обращать в деньги, еще очень и очень далеко до эры всеобщей братской любви.

Он принял решение и понимал, что оно необратимо. Как часто говорил он себе в прошлом: все это было ошибкой. Не то теперь! Он знал: возврата нет и надо быть последним негодяем, чтобы отречься от своего решения.

Он отправился поездом в Вильгельмсбург и разыскал кафе, которое назвала ему Ингрид. В эти часы здесь было полно народу. Остановившись у вертящейся двери, Хольт оглядывал ряды мраморных столиков. Он и сам не знал, что заставило его пойти на это свидание — то ли долг вежливости, то ли желание встретиться с Ингрид. Увидев ее за столиком, Хольт невольно на нее загляделся. Она была в белом свитере, каштановые с бронзовым отливом волосы свободно, как и накануне, спадали на плечи. Она поминутно оглядывалась на дверь, вытягивая длинную шею, словно боясь его пропустить. В сущности она тоже чужая в этом мире.

Но вот Ингрид его заметила. Она казалась чем-то взволнованной. Углядев под тулупом потертый перекрашенный френч, она побледнела и удержала его руку в своей.

— Ты в самом деле хочешь ехать?

— Здесь есть грог. Будешь пить? — Она кивнула. Он обратился к официантке, а потом сказал: — Да. В самом деле. Но откуда тебе это известно?

Она стала рассказывать. Пока Хольт отсыпался, коммерции советник с обеими сестрами заезжал к Тредеборнам — будто бы случайно, но девушки, разумеется, догадались, зачем. В таких случаях они всегда заодно, водой не разольешь. Размолвка Хольта с этим дубиной Хеннингом, о чем вскоре зашел разговор, была, по их уверениям, сущим пустяком. Ингрид постаралась дать дядюшке возможность незаметно отвести ее в сторону. Он деликатно намекнул, что знает об их интимном «ты», и попросил употребить все свое влияние на Хольта, чтобы этот юный романтик с еще не устоявшимися взглядами отказался от своих планов отъезда и прочих безумств. С наивной откровенностью Ингрид выложила Хольту все, что отнюдь не предназначалось для его ушей. Эта наивность еще больше расположила его в пользу Ингрид; славный она малый, думалось ему.

— Ты едешь в русскую зону, но ведь твой дядя считает, что ты там погибнешь.

Официантка принесла им грог. Хольт, не глядя, бросил на стол кредитку.

— Зачем я тебе понадобился? — спросил он.

— А-ах, — смутилась она. — Ну, просто поговорить. — Она обхватила руками горячий стакан. Лицо ее залила краска смущения. Но это лишь подкупило Хольта. — Понимаешь, — начала она, — мне не терпелось узнать, чего от тебя хотела Гитта. — И так как он молчал, продолжала, потупившись: — Опять она на меня взъелась. Просто завидует, потому что я всем больше нравлюсь. Я и решила… Мало ли что она тебе наплетет… Если Гитта станет делать намеки, говорить всякую чепуху, не подумай… — Тут она украдкой взглянула на Хольта и замолчала.

Хольт улыбнулся.

— Да, она завидует, — повторил он, — это верно. — Он рассмеялся. Но, увидев лицо Ингрид, внезапно сделался серьезен. — Надо, чтобы Гитта не рассказывала про тебя каждому встречному. Есть люди, которые рады будут за это ухватиться. Но со мной она просчиталась. Я этому не придаю значения. Мне известны тогдашние порядки во всех этих лагерях для эвакуированных.

Она смотрела на него растерянно, словно ушам своим не веря.

— Как?.. Что ты сказал?..

— Оставим это. То было сумасшедшее время. Да и все мы были невменяемы. Представляю, как эти негодяи внушали тебе, что тебя сожрут негры или монголы, верно? И значит, нечего про это вспоминать.

Ингрид не сразу пришла в себя от смущения.

— А теперь ты будешь уговаривать меня остаться? — спросил он.

— Ну, конечно, — отвечала она, повеселев. — Я не могу поверить, что ты хочешь уехать!

— А ты поверь! — Но он сказал это мягко, без нажима. Ингрид нравилась Хольту. Да и она привязалась к нему, вот какие у нее испуганные глаза, возможно, она даже его любит. — С тобой это никак не связано, Ингрид! Я уезжаю, потому что это единственный для меня выход.

— Ради бога, не уезжай! — взмолилась Ингрид. — Гитта вобьет себе в голову, будто ты уехал из-за меня, оттого, что она тебе рассказала.

Прошла добрая секунда, прежде чем он разразился смехом. Но то был смех облегчения.

— Тут уж я тебе не в силах помочь, если она это вобьет себе в голову, — сказал он, надевая тулуп. — Ну, прощай!