Я решил начать с Президента.
Однажды утром, перед выездом на линию, пока Лешка бегал к диспетчеру за путевкой, я обратился к Президенту. Мол, Николай Александрович, ты Дэйла Карнеги читал?… То-то. Заметно. Очень жаль. Ты же, Ник Саныч, чего греха таить… У тебя же, между нами говоря, мозгов побольше. Вот и пойди Лехе навстречу, снизойди, так сказать, попытайся взглянуть на мир его глазами, может и поймешь его как-то. Ведь понять — значит простить. Глядишь, и рассосется эта неприязнь, и перестанешь ты валидол грызть, а он, Лешка, по твоему благому примеру тоже, возможно, постарается на твою точку зрения встать, хотя ему-то в этом будет и трудновато.
И что бы вы думали, «сложный» Саныч вдруг сразу же и выдал «простую» формулу, прямо как его вечный оппонент:
— А, понял: клин клином вышибают! Что ж, попробуем.
Я даже удивился, как он быстро все подсек и перестроился на простецкий лад.
Пришел Лешка. Поехали. Началось все как обычно.
— Мужики, а я сегодня грядки свои полоть не буду — нехай им, кукарекают, как говорил мой тесть, — не выспался. Сосед, блин, заколебал…
— А ты его «вбый»!.. Чтоб спать не мешал! Чайником по сковородке!.. оптимистично посоветовал Президент, вальяжно закуривая.
Лешка осекся, но быстро «восстановился», видимо, относя «президентский» совет на хорошее настроение Саныча. Миролюбиво ответил:
— Ну ты даешь, Саныч. В принципе, сидеть не охота. Хотя, по системе, от сумы и от тюрьмы не зарекайся, как говорится… Я жене тоже говорил: мне за тебя, дуру, сидеть не охота, но жить, элементарно, тоже хочется. Во! — он опять показал шрам на голове. — А тесть…
— Не-е-т, Лексей, — вкрадчиво, но настойчиво прервал его Президент. Ты ведь умный парень, надо было с ним — нет, не с тестем, а с соседом по-умному. Чтобы раз, но навсегда.
Тон Президента показался мне зловещим, но для Лешки эта явная наигранность оказалась пока недоступной. Не привык он, чтобы Президент говорил о чем-то несерьезно — вот в чем дело. Поэтому мог оценивать слова Президента как угодно, но не как глупую шутку или, тем паче, как утонченное издевательство. Потому что если раньше Президент и издевался, — что было, то было — то как-то по-другому, как-то это было очень уж понятно и, кстати, поэтому необидно (расстраивался после этих «издевательств», почему-то, сам Президент).
Президент стал посвистывать и строить глупое лицо, с преувеличенным вниманием глядя на дорогу.
— Ну и что я должен относительно этого соседа-придурка делать? — Лешка надеялся получить практический совет. Какую он ни испытывал неприязнь к Президенту, а все-таки считал его вполне образованным. — В правоохранительные органы, что ли заявить, пусть оштрафуют за хулиганство? Он же общественный порядок нарушает — лишает граждан заслуженного покоя. Весь подъезд страдает.
Президент улыбнулся:
— Да ну что ты, Лексей, сам же говорил: менты — колуны, и те невпопад, судьи — грабли, и те дырявые; всех бы в одну подсобку с мелкой решеткой, да запереть. Не-е-ет. Здесь надо мозги включить. Я бы вот что тебе посоветовал…, - тут Президент сделался очень серьезным, как будто выступал на профсоюзном собрании. Нахмурил брови, губы в узел собрал. С таким выражением лица он просто не мог иронизировать — так я до сегодняшнего дня думал. Понизил голос и даже оглянулся, хотя оглядываться в кабине не на что, разве что на календарь с голой женщиной. — Только ты потом, ежели раскусят, никому не говори, что это я тебе посоветовал. Идет?
Лешка кивнул и аж рот открыл — само внимание.
— Ты его, прости господи, попробуй… поджечь. Да-да, что вылупился: сгорит и нет проблем. Все соседи спасибо скажут. Заодно, и слава Герострата тебе обеспечена. Знаешь, мужик был один в Древней Греции, Герострат. Простой такой мужик. Храм сжег — и прославился!.. Дешево и сердито.
У Лешки вытянулось лицо, он испуганно взглянул на меня.
— Да ты что, Саныч… Николай Александрович… Нашел тоже древнего грека. Я, конечно, никому не скажу про твой, извини, Герострат, но и делать этого, понял, не буду. Что у меня, файлов не хватает, что ли? Я же, кажется, русским языком сто раз говорил, что сосед этот — через стенку живет, двери рядом. — Видно было, что Лешка обиделся: — Ты, Ник Саныч, прости господи, наверное, хочешь, чтобы и я заодно, в принципе, сгорел, а? Со всем имуществом…
— Ах ты, незадача!.. — Президент озабоченно схватился за подбородок, шумно потер дневную щетину. — Забыл, забыл, Лексей, извини. Сам-то ты, конечно выскочил бы, а вот имущество — конечно. Конечно, в принципе, конечно. Но с другой стороны, Лексей, по идее, память все-таки останется: был такой телевизор, был видик, костюм выходной… Ведь главное — память? Ты же сам говоришь: «война-с!» Ради нужного дела кому-то и пострадать не грех! По системе-то, а! А як же-ж!..
Читать дальше