Леонид Нетребо - Мидии не родят жемчуг

Что хорошего в этих «полярных совах» — научились не перебивать друг друга. (Иначе, кстати сказать, мне гораздо труднее было б промеж них сидеть.) Поэтому Лешка только откровенно зевает. Одного зевка не хватает на весь монолог Президента, поэтому выдавливает из себя второй и третий научился. Лешка про «жизнь — компромисс» уже сто раз слышал, это для него сложновато, вникнуть из принципа не пытался, поэтому и на сей раз старательно пропускает философию мимо ушей. Были бы на этих ушах заслонки непременно задвинул бы. К тому же, тема жены для него болезненна в любых вариантах, если она начата не самим Лешкой. Поэтому он пытается несколько сменить тему:

— Саныч, ты мою систему знаешь. Я бы всю эту мусульманию — грузин там разных, армян…

— Кстати, для общего развития: грузины, между прочим, и армяне, так же, как и осетины, — христиане. Причем, к примеру, грузины христианами стали, за несколько веков до русских и хохлов. Привет бывшему тестю.

— Да ты че, Саныч, — Лешка искренне смеется, — говори, да не заговаривайся: они ж черные.

— Какой, ты, Лешка, все-таки дремучий, — Президент закатывает глаза. Там ведь, среди «чухонцев», Лексей, к твоему сведению, кроме боевиков, большинство — мирные люди. Мирные, понимаешь, Лексей, люди, понимаешь? В том числе твои братья по крови… По вере, если ты во что-то веришь…

— Во-первых, Саныч, бога нет. А ради хорошего дела кому-то и пострадать не грех, — весело парирует Лешка. — Война-с! — грамматический изыск с частицей «с» звучит откровенным издевательством над собеседником-грамотеем. — А як же-ж!.. — в довершение диалектического вывода восклицает он с глумливой подвывающей интонацией, радостно клацая крупными ровными зубами и причмокивая.

— Категоричность — не от души, сиречь не от бога, а бескомпромиссность не от ума, — тоже быстро реагирует Президент. Демонстративно выглядывает из-за меня, хотя Лешку ему видно и так, многозначительно проговаривает: — Но что поделаешь, глупость и душа — понятия несовместимые, я только недавно это понял. Ну да ладно, — он светло улыбается, — что это я все про недосягаемое… Хорошо, Лексей, допустим. Бомбим! Но. Ты летал когда-нибудь над горами? А ну-ка, прикинь — прости, господи! — сколько нужно бомб — в горах, в горах! — чтобы уничтожить одного врага? То-то, лоб наморщил — нету столько бомб. — Он опять обратился к «диэлектрику», то есть ко мне, пренебрежительно кивая на Лешку: — Артиллерист, а?

Я «вдруг» замечаю, что у меня развязался шнурок на ботинке, торопливо наклоняюсь и сосредоточенно отдаюсь возникшей проблеме.

Но Лешку иронией не прошибешь. Он успокаивает Президента:

— Вот я и говорю, Саныч, не нужно усложнять. Нужно попроще, попроще. Ядерную боеголовочку — и нет проблемы. Одной достаточно. Дешево и сердито.

Саныч трясется в истерическом смехе:

— А мы-то, мы-то?! Сами-то, сами?!.. Ядерное облако, радиация. Это же самоубийство! — он опять обращается ко мне: — Лексей как хочет, а мы с тобой — пас. Воистину… — смех его просто душит, — воистину, не бойся умного врага, а бойся друга-дурака!..

— Ничего, — Лешка тоже демонстративно обращается ко мне и даже трогает за плечо, мол, не дрейфь: — мы дождемся ветра соответствующего направления, чтоб на нас не дуло, и жахнем! Ховайся, кто может!..

— Да-а-а… — обреченно тянет Президент, — невероятно низкие частоты. Воистину, «вбыв бы», прости господи!.. — И опять обращается ко мне: — Такой у нас, понимаешь, народ: не всякий политик шофер, но каждый шофер — политик!

На этом разговор прерывается. Остаток пути преодолеваем молча. Я пытаюсь фальшиво дремать, делая вид, что ничего не произошло. Исподтишка наблюдаю за обоими. Президент вместе с сигаретой дрожащими руками достает таблетку валидола, тайком сует ее под язык. Закуривает. Лешка беспечно жует резинку, периодически посматривает в зеркальце под потолком кабины, поправляет кудрявый чубчик.

Как я отношусь к каждому из них, к Лешке и Президенту? Вроде бы, как оцениваю, так и отношусь. Лешка — рубаха-парень, рубаху же последнюю и отдаст. Незлопамятный, нежадный. Что еще коллективу надо? Правда, иногда бывает пошл и груб, в смысле, неадекватно ситуации пошл и неадекватно груб. Но при «языковой» решительности, даже жестокости — жесткости в нем ноль, мухи не обидит. Президент — сам себе на уме, независимый. Много знает. Иногда по лицу гуляет тень гордыни и презрения — без конкретики, но все равно неприятно. Словом, у меня нашлись бы претензии к тому и другому, но обоих, в принципе, жалко. Наверное, потому, что во мне есть и от того и от другого. Мне не хочется, чтобы они ругались. Я хочу их навечно примирить худой мир лучше доброй ссоры. Но с кого из этих «полярных сов» и «рогоносцев», «барана» или «президента», начать?