Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя

Это была его первая ошибка. На беду Филиппа, колокольный звон буквально застал его врасплох, и на обдумывание таких факторов его теории, как прошлое, настоящее и будущее, времени не хватило. («Открывая дверь настоящего, мы не совершаем ничего противозаконного и опасного, — не раз говорил Филипп о подобных ситуациях на суде. — Мы как бы отворяем одну из дверей своего собственного дома, чтобы спокойно перейти в соседнюю комнату. В том-то и заключается трагедия нашей жизни, что, делая самое обычное, ничем не примечательное движение, мы вдруг оказываемся в состоянии совершенно неожиданном».) Разумеется, события этой ночи не во всем повторили нарисованную Филиппом схему. Спальня Анеты была не рядом, а в другом конце дома, ее окна выходили в сад. Мягко ступая по застилавшему коридор ковру, Филипп услышал за дверью Анеты мужской голос. Филипп остановился, чтобы убедиться — неужели мужской?

И убедился — мужской.

Тогда он совершил вторую ошибку. Ступая по ковру еще осторожнее, он подошел к двери вплотную. В тот же момент в глубине коридора распахнулась дверь кухни и на пороге выросла женская фигура в белой и длинной, до пола, ночной рубашке. Потрясенный Филипп не сразу узнал в этой женщине старую служанку. Внезапное появление белого призрака, застигшего его, хозяина, на корточках перед замочной скважиной, повергло Филиппа в такую растерянность, что следующая ошибка произошла неосознанно. Совершенно не понимая, что он делает, Филипп нажал на дверную ручку...

За голубыми волнами и колечками дыма, умиротворенно плывшими в слабом свете ночника, он увидел две испуганно вздрогнувшие фигуры. Они порывались что-то сказать, что-то сделать, но потом замерли и остались недвижными. Филипп видел два лица, Анеты и Маркелоса, но видел их как будто слившимися в одно. Их контуры казались расплывчатыми, смытыми, различить каждое в отдельности Филипп не мог. Зато он различил то общее выражение, которое так стремительно менялось на их лицах — от немого недоумения к враждебности, тоже немой, но таящей в себе угрозу. Молчал и Филипп, стоя как прикованный на пороге комнаты. «Ну-ну...» — попытался он выдавить из себя, но слова застряли в горле комом. Тогда Филипп сделал еще одно мучительное усилие, произнес: «Ну-ну...» — и повернулся, чтобы уйти.

Он повернулся, и прямо перед ним снова возник белый призрак. Теперь Филипп видел его вполне отчетливо: это была старая служанка — полураздетая, с редкой паутиной седых волос, реявших над ее головой, словно стайка летучих мышей. Филипп узнал ее, но тем не менее сначала испугался, а потом почувствовал прилив отвращения и гнева. Только этого чучела здесь и не хватало. В порыве ярости он готов был броситься на старуху с кулаками.

— Чего тебе здесь надо? — громко крикнул Филипп, и ему показалось, будто от его крика сотрясся весь дом.

И дом действительно сотрясся, потому что внизу, на первом этаже, забарабанили в дверь.

— Что там такое? Кто это стучит? — злобно спросил старуху Филипп, который совсем уже позабыл про колокольный звон.

Старуха перекрестилась.

— Мэр... — пролепетала она.

— Какой еще мэр? Что ты бормочешь?

Стук в дверь становился все сильнее и нетерпеливее. Филипп прислушался и побледнел.

— Мэр? — спросил он еле слышным голосом.

— Ой! — вздохнула старуха. — Упокой, господи, его душу... В кресле его нашли, так и нашли — сидящим...

Тогда из глубины комнаты донесся стон Маркелоса. Протяжный стон, почти вой. Казалось, будто там, в комнате, несколько человек и стонали они все вместе.

Случилось так, что вечером после похорон они вышли в холл одновременно: из одной двери — Филипп, из другой — лесопромышленник Трифонопулос. Трифонопулос покидал гостиную, где находились вдова и дамы, Филипп — комнату, где беседовали мужчины. Разговаривать с Филиппом лесопромышленнику не хотелось, он предпочел бы вернуться в гостиную. Филипп тоже был не прочь избежать этой встречи и уже сделал шаг назад, но заметил, что Трифонопулос готов отступить, и двинулся вперед. Так, обманутые колебаниями друг друга, они сошлись у вешалки, где висели их шляпы.

— Примите мои искренние соболезнования, — прижимая руку к груди, сказал Трифонопулос. — Хоть мы и были противниками с покойным мэром, его смерть явилась для меня горем не меньшим, чем для вас. Поверьте, я потрясен и сломлен...

— Благодарю вас, господин Трифонопулос, — ответил Филипп. — Я глубоко тронут. И поскольку вы разделяете с нами скорбь утраты, позвольте и мне выразить вам свои соболезнования.