Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя

Их редкие беседы с глазу на глаз неизменно складывались в цепочки незавершенных тем. На все, что он говорил, долго и обтекаемо, у нее находилась одна острая фраза. И тогда, не осмеливаясь договорить до конца, он спрашивал о другом.

— Ну так как же, — спросил он ее теперь, — куда вы намерены поступать? Время не ждет, пора что-то решать...

Как всегда перед важным решением, мать Анеты, француженка, преподавательница гимназии, нашла великое множество самых разных вариантов. Выбраться из этого лабиринта было непросто, и решение принималось нескоро.

— Вы правы, господин Филипп, сентябрь не за горами, а мы все еще раздумываем... Теперь у мамы новый план... Она считает, что мне надо уехать!

— Уехать? Куда?

— Во Францию. В Гавр. Там у меня родственники.

— Полно!.. В Гавр? Господи, да что вы будете делать в Гавре? И это сейчас, когда вы так хорошо овладели греческим! Нет, так нельзя! Нужно переговорить с мадам... Потому что, — добавил он с улыбкой, — если вы нас покинете, мадемуазель, многие, очень многие будут опечалены...

— Никто, господин Филипп...

Взгляд адвоката по-прежнему блуждал по ее фигуре. И Анета, которую такие настойчивые ощупывающие взгляды раньше раздражали, на этот раз как будто не испытывала смущения.

— Уверяю вас, ровным счетом никто...

— Быть того не может!

— Правда, никто.

— Напротив, многие... Уж я-то знаю...

— О! Что мне остается сказать?

— М-м-м... Для подсудимой всегда открыта дорога чистосердечного признания,..

— Но может быть... Господин Филипп, не следует ли сначала выслушать показания свидетелей?

Жара достигла кульминации. Даже колокола на колокольне, должно быть, таяли по капле, как свечи. Однако Филиппу казалось, будто от белокурой собеседницы на него падают голубовато-зеленые тени.

Он решил переменить тему.

— Надеюсь, нам еще представится случай обсудить этот важный вопрос. И тогда, — погрозил он пальцем, — имейте в виду, тогда истина будет установлена. А сейчас позвольте дать вам совет...

— Пожалуйста, господин Филипп.

— Так вот, мадемуазель, не гуляйте в полдень по пустынным улицам одна.

— Почему же?

— Да потому что это небезопасно...

— В каком смысле?

— В самом прямом... Говорят, что в полдень иногда происходят самые неожиданные встречи... Роковые встречи, которые могут повлиять на всю жизнь...

— Да, я слышала. Но скажите: вы верите, что это всегда не к добру?

— Говорят...

— Всегда?

— Ну, скажем: часто...

Всю вторую половину дня он пролежал в постели раздетый возле вентилятора. Это был один из самых жарких дней. И стоило выключить вентилятор, как комната раскалялась, словно печь.

Тогда он снова нажимал на кнопку и принимался думать о том, что мог бы не жариться здесь, в городе, а поехать к морю и лежать сейчас у себя в саду под платаном или смоковницей. Или еще лучше — забраться куда-нибудь в горы, в лес, в густую, прохладную тень. В горах, конечно, лучше: после обострения экземы врачи не рекомендовали ему поездки к морю.

Да, был бы он сейчас в горах, хотя бы там, куда ездил в августе прошлого года к своему клиенту — игумену богатого монастыря, укрывшегося среди сосен и орешника. Но не так, как тогда, — один, монах среди монахов. Нет, не так!

Он думал об этом с упорством, которое сопутствует очевидным выводам, когда размышлять больше не нужно, толку никакого, один вред и давно пора действовать. Веки его тяжелели и опускались, и шум вентилятора он принимал за журчание холодного родника. Тогда Анета, белокурая, голубовато-зеленая в тени деревьев, появлялась перед ним, но не одна, кто-то держал ее за руку, кто-то другой, не он, а он все старался разглядеть, кто же это, и сердце его бешено билось. «Потеряешь, потеряешь», — шептали ему и сосны, и орешник, и друг игумен с мохнатой бородой...

Так прошла вторая половина дня. Под вечер он выключил вентилятор и сел, чтобы подумать спокойно, в тишине. «Да, черт возьми, эдак я, пожалуй, состарюсь в размышлениях! И чего еще раздумывать! Пока ты тут взвешиваешь то да это, она родит кому-нибудь двойню... Э, нет, довольно, и так все яснее ясного: есть желание, воля, пора действовать... И не медли, Филипп, не медли, а то она укатит в Афины или еще хуже — мадам отошлет ее в Гавр, и останешься ты здесь со своими мыслями и вентилятором. Все, решено!»

Он встал и зашагал по комнате. «Так оно и будет. И нечего тут больше раздумывать!»

Первые анонимные письма он получил года три-четыре спустя. За это время здоровье Филиппа сильно пошатнулось. Экзема, которая беспокоила его еще до женитьбы, резко обострилась. Врачи связывали ее с нарушением обмена веществ, находили какие-то отклонения в крови и в печени, но подлинных причин так и не обнаружили. К тому же Филипп перенес желтуху, потом долго мучился от зубной боли, и его друг Аргиропулос удалил у него два коренных зуба и поставил мост. Напасти — одна за другой.