Катажина Михаляк - Бездомная

– Тот же суд полгода назад оправдал нескольких главарей мафии – всех до одного. Чего только не было у них на совести: избиения, похищения, шантаж, торговля оружием, людьми, наркотиками, заказные убийства – да что хочешь! И всех этих бандитов выпустили на свободу, словно примерных граждан! Мы еще будем им компенсации выплачивать за несправедливое задержание! И об этом ты почему-то не пишешь в этой своей вонючей газетенке! А все потому, что эти бандюки тебе бабки платят!

Он поднялся – так внезапно, словно хотел ее ударить. Она отскочила назад.

– Ты у меня больше не работаешь, – процедил он. – Собирай свои манатки, защитница обиженных убийц, и вали отсюда.

Смерив его взглядом, исполненным презрения и ненависти, она вышла. Но прежде чем она навсегда оставила редакцию «Скандалов», ее остановила секретарша шефа. Дура дурой, крашеная блондинка, вечно жующая жвачку.

– Слушай, Аська, тебе тут звонили. Несколько раз. Какие-то идиоты, которые видели то ли мамашу, закапывающую ребенка, то ли самого ребенка, живого и невредимого, то ли его останки, уже не такие живые и невредимые. В общем, поговори с этими притрушенными, и удачи тебе. Это же все твое шоу.

Машинально взяв у нее несколько желтых листков бумаги с краткими записями и номерами телефонов, Ася окончательно попрощалась со «Скандалами».

Выйдя на улицу, она сделала глубокий вдох и отряхнулась, точно собака, выходя из воды. Включила мобильник. Первого звонка не пришлось долго ждать: звонил – раз уже, наверное, шестидесятый – Чарек.

Первые слова, услышанные от него, не стали для нее неожиданностью:

– Как ты могла так поступить с ней?

Но следующие бросили ее в холод:

– Где она? Где Кинга? Я хочу поговорить с ней. Забрать ее к себе. У ее дома ошивается целая куча журналистов и кровожадных соседей…

Они встретились в Асиной квартире на Нарбутта. Ася сидела у кухонного стола, обхватив заледеневшими ладонями кружку с горячим кофе. Чарек метался из угла в угол в бессильном гневе, как еще недавно она сама.

– Я подам на него в суд! – наконец вскричал он. – Подам в суд на этого засранца. Он нарушил авторские права. Кинга не могла авторизовать такое дерьмо!

– Подавай, – спокойно согласилась журналистка, – но сначала давай найдем Кингу, найдем ее живой и здоровой, ладно? Вывезем ее за границу, дадим немного денег, чтобы она могла продержаться, пока тут, в Польше, все не утихнет… а тогда подавай на мерзавца в суд. Я тебя поддержу. А сейчас главное – найти Кингу. Как ты думаешь, где она могла укрыться?

– Думаю то же, что и ты. Где прячется раненый зверь? В своей норе. Но где она, эта нора?

– Она мне говорила. На заброшенных дачных участках.

– Ты знаешь, сколько в Варшаве и окрестностях этих заброшенных участков?

– Не знаю, но придется узнать. Мы отыщем ее. Мы должны. Мне кажется, от этого удара, – Ася бросила исполненный отвращения взгляд на мерзкую статью, – Кинга уже не оправится…

Пока Чарек изучал план Варшавы, отмечая на нем все дачные территории, которые собирался сегодня же объехать, чтобы найти все заброшенные участки и с завтрашнего дня их обыскивать, – взгляд Аси упал на желтые бумажки, которые она швырнула на стол, едва вернувшись домой.

Нехотя она начала просматривать их.

«Останки ребенка, закопанные в саду поблизости Бродницы».

– Поблизости Быдгоща, кретин, – проворчала журналистка. – Даже читать не умеют.

Следующие записи были похожи по содержанию, и лишь от одной из них у Аси на несколько секунд замерло сердце.

«Родители Али просят с ними связаться». И номер мобильного.

В голове Аси засигналила «красная тревога», как сказала бы Кинга. Но почему? Ведь девочек по имени Аля в Польше наверняка тысяч сто, а их родителей – в два раза больше…

Журналистка не знала почему, но в тот же момент вскочила на ноги, вышла в спальню и, сжимая телефон вспотевшей вдруг рукой, принялась нажимать цифры указанного номера.

После первого же гудка – словно звонка давно ждали – ответил мужчина. Он осторожно проговорил:

– Алло, слушаю?

– У аппарата Иоанна Решка. Автор статьи в сегодняшних «Скандалах». С кем я разговариваю?

– Вы можете говорить? Так, чтобы никто нас не слышал и не записывал?

Этот тихий, подчеркнуто сдержанный, исполненный подозрительности голос заставил Асю похолодеть – и в то же время ее сердце забилось быстрее. Инстинкт журналистки подсказывал ей, упрямо подсказывал: сейчас что-то произойдет…

– Это мой личный телефон. Я одна в спальне своего дома. Меня никто не подслушивает и уж наверняка никто не записывает.