Розамунда Пилчер - Штормовой день

Но я знала, что мы не сможем наслаждаться совместным отдыхом и чувствовать себя вполне легко и свободно, пока я не установлю между нами мир.

— Я уверена, что все это забудется и не так уж важно, но нам необходимо обсудить вчерашнее, — сказала я.

Он улыбнулся, отводя от меня глаза.

— И что же нам необходимо сказать друг другу?

— Только то, что если Гренвил заявил, что имеет и других внуков, это вышло у него случайно. Он ничего дурного не хотел сказать, я это знаю!

— Может быть, и не хотел. Просто пытался стравить нас, как стравливают собак.

— Он никогда не оставит мне Боскарву. Ни за что в жизни. Он толком и не знает меня. Ведь я лишь только что появилась в его жизни.

— Ребекка, выкиньте это все из головы. Я, по крайней мере, так и сделаю.

— Но если, в конце концов, Боскарва все равно когда-нибудь будет вашей, почему бы вам не начать подумывать уже сейчас о том, что вы собираетесь с ней делать?

— Вы говорите про Эрнеста Пэдлоу? Ну и сплетники же эти старики! Переносят на хвосте всякие россказни, одни неприятности от них! Если это все не от менеджера банка исходит, значит, от миссис Томас, а если не от нее, тогда следует благодарить Петтифера.

Постаравшись говорить как бы между прочим, я спросила:

— Вы хотели бы продать землю?

— Сделав это, я, может быть, смог бы остаться в Боскарве. Мне пора зажить собственным домом.

— Но… — Я тщательно подбирала слова. — Не будет ли это… уже не прежняя жизнь… с этими коттеджами мистера Пэдлоу, когда они обступят вас со всех сторон?

Элиот рассмеялся.

— Вы совершенно не так все себе представляете. Это было бы вовсе не похоже на застройку на вершине холма. Здесь выстроили бы первоклассные дома с участками в два гектара, с соблюдением стиля, отвечающие самым высоким требованиям и дорогостоящие. Никаких порубок деревьев, никакого вреда среде и ущерба комфорту. Богатые дома для богатых людей, для избранных, а их бы оказалось немного. Как вам такой проект?

— А вы Гренвилу это рассказали?

— Он не дал мне рассказать. Не желал слушать. Ему неинтересно — и все!

— Но, конечно, если б вы объяснили…

— Всю мою жизнь я только тем и занимаюсь, что пробую ему объяснить, и никогда мне это не удается. Ну, есть еще что-нибудь, что вы хотели бы со мной обсудить?

Я решила, что ни при каких обстоятельствах не хочу обсуждать с ним Джосса, и сказала:

— Нет.

— В таком случае, почему бы нам не забыть о вчерашнем вечере и не начать радоваться жизни?

Идея показалась мне заманчивой. Мы обменялись улыбками.

— Хорошо, — наконец выговорила я.

Мы проехали по мосту к подножию крутого холма, и Элиот мастерски сбавил скорость, действуя своим старым переключателем. Машина с громким урчаньем стала взбираться по крутому откосу, длинный элегантный ее капот задрался, казалось, в самое небо.

До Фальмута мы добрались часам к десяти. Пока Элиот занимался делами, я могла не спеша и в охотку осмотреть городок, обращенный к югу, укрытый от северных ветров, с садами, в которых уже вовсю цвели камелии и пахло волчеягодником. Увиденная картина напомнила мне какой-то средиземноморский порт, и впечатление это еще усугубляли в эти первые весенние дни синева моря и высокие мачты яхт, стоящих на якоре в бухте.

Меня почему-то ужасно потянуло делать покупки. Я купила фрезии для Молли с плотными нераспустившимися бутонами и стеблями, обернутыми влажным мхом, чтобы они не завяли по дороге, коробку сигар для Гренвила, бутылку чудесного, пахнувшего фруктами хереса для Петтифера, диск для Андреа. На конверте была изображена группа Трансвеститов с блестками на веках. Диск показался мне вполне в духе Андреа. Что же до Элиота, то я заметила, что у него износился ремешок для часов, и выбрала темный ремешок из крокодиловой кожи, очень дорогой ремешок, как раз для Элиота. Себе я купила тюбик зубной пасты — у меня она кончалась. Ну а Джоссу… Джоссу — ничего.

С Элиотом я встретилась, как мы и договорились, в вестибюле гостиницы в центре городка. Мы тут же на большой скорости выехали из Фальмута и, проехав Труро, очутились в путанице и пересечениях каких-то дорог, проулков и тенистых ручьев, пока не достигли деревни, называвшейся Сент-Эндон, с белыми домиками, пальмами и цветущими палисадниками. Дорога, извиваясь, сбегала к ручью, и там, возле его устья, располагался маленький паб. Он стоял у самой кромки воды, так что во время прилива волны лизали парапет и стену террасы.

На этот парапет усаживались птицы — моевки. Они дружелюбно поблескивали бусинками глаз, такие непохожие на жадных, прожорливых и чуравшихся людей чаек Боскарвы.