Хуан Бас - Скорпионы в собственном соку

В первый раз я увидел диктатора в Айете, в дворцовом саду. Он показался мне неприятным стариком, малышом с лицом черепахи, приготовленной в суп, и смешным голосом, как у кастрата.

Он был поглощен своим недавним увлечением, живописью. Ему нравилось рисовать маслом, исключительно натюрморты с едой. Это были картины безвкусные и лишенные всякого изящества, их не купили бы даже на толкучем рынке в Мадриде.

В тот момент он рисовал ананас, салат-латук, телячью отбивную, полбуханки белого хлеба, охотничий нож и медную разливную ложку. Все эти разнородные оригиналы лежали перед ним, упорядоченные в сомнительной гармонии.

Он собирался пить отвратительный чай, который попробовал для него мой отец час назад, с тремя печеньями (вероятно, надкусанными). Пока ему разогревали его отвар на спиртовке, находившейся там же, на отдельном столике, он сказал мне несколько слов, и это были единственные слова, с которыми он обратился непосредственно ко мне в тот короткий промежуток времени, когда я пробовал его еду. Я запомнил их так:

– Значит, это ваш сын, Астигаррага… Учись у своего отца, мальчик: всегда слушать и молчать… держать рот на замке… исключение только для этой работы, само собой… Если б это было не так, как бы мы жили… – Подобная простота, видимо, нравилась ему самому, а может, ему хотелось кашлять. – Испании можно служить разными способами, и этот – не более ничтожный и не менее важный, чем другие… Ведь масонство не отдыхает даже по праздникам… Это все.

Идея воспользоваться моим временным занятием в должности дегустатора, чтобы устроить покушение на Франко, пришла в голову дяде Пачи, который послужил мне проводником в круги активных борцов с франкизмом.

Как и многие, я в ту пору верил в то, что мы сражаемся как против франкистского фашизма, так и за освобождение Эускади. [89]

Много лет спустя, когда я уже достиг достаточного возраста, чтобы понять, что Бога не существует, что все вокруг – ложь и что если бедняк ест мерлана, то, значит, либо это плохой бедняк, либо это плохой мерлан, я, с высоты своего шаткого положения, отдавал себе отчет в том, что все равно, кто удерживает власть: ЭТА сражалась и продолжает сражаться, неся с собой террор и бедствия, против Испании и против всех, кроме самих себя и своих наемных убийц.

Выживание самой организации – единственная цель.

Впрочем, должен заранее сообщить вам, что ни одно из обстоятельств не повлияло на мои поступки. Моя беспощадная и разнообразная месть на протяжении двадцати пяти лет имеет под собой исключительно личные мотивы, которые я в дальнейшем изложу.

Я невольно ощутил озноб, вспомнив о тщательно смазанном пистолете в коробке с обувью и о коллекции зловещих ножей, причины обладания которой в свете этих заявлений о мести казались отнюдь не невинными.

Мне также пришло на память, что на ночном столике у него лежал «Граф Монте-Кристо», главный герой которого, Эдмон Дантес, также тратит свое состояние и свою жизнь на то, чтобы отомстить людям, несправедливо отправившим его в тюрьму.

Франко почти всегда обедал и ужинал в Айете. Кстати, именно там я начал интересоваться кулинарией. Я достаточно долгое время провел в обществе Луиса Ицаскабры, болтливого дворцового повара, который научил меня готовить основные блюда традиционной баскской кухни и смешивать четыре истинно баскских соуса: черный кальмаровый, соус для трески пиль-пиль, красный бискайский из острого стручкового перца и вкуснейший зеленый соус для мерлана.

Тем летом Франко выезжал только в Бильбао, и только пару раз. В эти дни он обедал в знаменитом ресторане отеля «Торронтеги» и в морском клубе «Абра», в то время располагавшемся на первом этаже театра «Арриага».

Но было одно место, куда Франко наведывался с определенным постоянством, – на ферму Арансади, в простую харчевню, расположенную возле деревушки Виль-ябона, недалеко от Сан-Себастьяна.

Благородному генералу, хоть он и был воздержан в еде и ему было в целом все равно, что ему подают, тем не менее очень нравились свежие кальмары в собственном соку, которых готовили на вышеуказанной ферме.

Это место и выбрали для того, чтобы отравить его.

Среди заговорщиков, помимо моего дяди Пачи и пишущего эти строки, было еще трое мужчин, одна женщина и один кюре (иезуит).

Мой дядя Пачи и кюре возглавляли группу, им было, соответственно, тридцать и тридцать два года. Остальные были очень молоды, всего лишь на несколько лет старше меня.