Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

Пока всё это докладывали, Гопс сидела смирно в углу будана и, не мигая, глядела на небольшой бездымный костерок, неспешно колыхавшийся за невысокой каменной оградкой посреди атаманова жилища. И вдруг девку как будто что-то толкнуло изнутри. Вскрик­нув коротко и тревожно, словно ночная птица, она, казалось, выле­тела из куреня и растворилась в непроглядной ночной тьме.

— Чего она там крикнула-то? — рассеянно спросил Макута, продолжая думать о чём-то своём.

— А, кажись, имя чьё-то помянула, — отозвался вездесущий Митрич, — не то Таша, не то Маша. Чудно другое, атаман, она ведь вылетела отсюда...

— Как это вылетела? — всё так же вяло, боясь испугать те­плящуюся внутри мысль, отозвался Бей.

— Вестимо как, по воздуху. Токи как это ей удалось, ума не приложу. Вроде, как и бежала, а ноги-то землицы не касались! Я сбоку глядел, и мне виднее всё было, сантиметров так на де­сять от земли ноги-то топотали. Вот таки дела, атаман.

Не успели они толком обсудить это чудо, как снаружи послыша­лись громкие крики и бабий вой. Полог шатнулся в сторону, и в по­мещение вошла Эрмитадора с Машенькой на руках. Безжизненное тело прогибалось, окровавленная голова моталась из стороны в сто­рону. Гопс остановилась в растерянности, не зная, что делать.

— Клади на стол! — коротко распорядился Макута, одним махом сметая на пол всё, что громоздилось на сколоченном из плохо оструганных досок щите, закреплённом на толстых коз­лах с длинной продольной слегой-стяжкой, — быстро всех док­торов сюда!

— Бей, я уже здесь, — пробиваясь сквозь толпившихся у вхо­да любопытсвующих, отозвался доктор Брументаль-джан. — Света бы надо побольше.

Митрич затеплил два блестящих керосиновых фонаря с боль­шими лупатыми отражателями на боку.

— Она ещё жива, — как бы сама себе сказала Гопс, подняла с пола небольшую подушку из тех, что по-восточному клали на атаманово кресло, и подложила её под голову несчастной.

— Бил её кто-то справа в левую сторону головы, — осматри­вая раны, пояснял доктор. — Кости черепа вроде целы, может, где потресканы, а так целы. Раза три её крепко ударили, а затем она инстинктивно руками закрылась и оставшееся изуверство пришлось на тыльную сторону левой кисти. Видите, как её нелюдь подробил. С рукой-то, боюсь, будут проблемы, хоть бы во­обще её сохранить удалось.

Действительно, лёгкая, тонкая, с длинными, как у пианист­ки, пальцами кисть была размозжена и представлялась кровавым месивом из обнажённого мяса и поломанных костей.

— Атаман, мне нужно много горячей воды, чистых просты­ней и отсутствия в операционной посторонних, включая тебя.

Бывают такие моменты, когда начальство, (к опричникам это не относится), каким бы оно ни было, вынуждено подчиниться и выполнять распоряжения тех, чьё дело в этот момент важнее всего. Из импровизированной больницы вышли все, кроме Эрмитадоры, которую, кстати, никто и не подумал выгонять.

Народ лесной гудел в справедливом гневе, у ручья и у водо­пада люди с фонарями и факелами искали несчастного Еноха. Все были уверены, что и его постигла та же участь. Барыне Званской решили до утра пока ничего не сообщать.

Ночные хлопоты чуть было не нарушили все Макутины пла­ны. Никто не должен был видеть, как снимаются его разбойники с только что обустроенных гнёзд и лежбищ на ближайших горах. Снимаются тайно, на их место ставятся обряженные в старьё со­ломенные куклы, благо их в атамановом обозе всегда имелось с избытком. Разбойник он ведь всегда не числом и силой побеж­дал, а хитростью, обманом, да наглостью своё брал.

Люди, которые менялись местами с куклами, уходили, минуя лагерь, в дальний схрон, так что все внизу оставались уверены, что засадчики на своих местах и бдительно охраняют тайный вход под водопадом. Про вход в Шамбалу знали все и тем несказанно гордились, многие даже с пеной у рта уверяли собеседников, что после победы над казённым войском Макута обязательно всех до­пустит в это великое царство блаженства и радости, и там каждый сможет попросить, как у Бога, то, что ему, по его разумению, на­добно для полного счастья. Только, говорили всезнающие стару­хи, нельзя там просить денег и другой какой здешней мелочи, до которой так приучен властями весь наш земной мир.

— Ну что, племяш? — постучав по плечу клюкой, позвала откуда-то из темноты старуха. Макута вздрогнул от неожидан­ности. Он уже и думать забыл про свою родственницу, пред­полагая, что она давным-давно пустилась в обратный путь со своей чудодейственной водой. — Да не пугайся ты, это я, ста­рая бабка твоя. Спасибо за помощь, милок, доброе дело помог сотворить и мне и Миру Света. Чуется наша порода, Макутин корень, а молодцов твоих сразу отпущу, ты за них головной боли не держи, только скажи, куда их отправить. — Старуха замолчала, казалось, она раздумывает — следует что-то важ­ное сообщить родичу или лучше промолчать. Атаман напрягся, словно зверь в засаде.