Милорад Павич - Внутренняя сторона ветра

Следующим утром Ириней Захумский, как с недавних пор звали Леандра, купил верблюда, расплатившись за него чистым золотом, посадил на него Диомидия и дал ему десять дукатов. Он послал его в сторону долины Ибара, на место, находившееся отсюда в трех днях пути: заготовить камень, сделать черепицу и соорудить фундамент будущего здания. Сам Леандр последовал за ним, как и раньше, пешком.

На третий день он заснул на ходу, и ему приснились волны, море и факел, видневшийся у самого горизонта, до которого нужно было доплыть, а когда, вздрогнув, проснулся, оказалось, что волнами были его собственные шаги, потому что он шел во сне. Человек с саблей стоял перед ним.

Он стоял, перегородив дорогу, огромный, верхом на коне, чьи копыта были покрашены в красный цвет краской из кампеша, которой пользуются женщины.

Голова его была непокрыта, а на макушке вместо заплетенного в косичку пучка волос росли роскошные рыжие усы, аккуратно расчесанные и разделенные пробором. Когда беженцы приблизились к нему – а все они, в том числе и Леандр, как заколдованные продолжали движение в его сторону, – человек с саблей резко ударил себя ладонью по затылку, второй рукой ловко подхватил выскочивший из глазницы искусственный хрустальный глаз и, вращая над головой саблей и нанося беспощадные удары направо и налево, влетел в толпу беженцев, остолбенело наблюдавших за его действиями. Приблизившись к Леандру, он встал как вкопанный, потом приставил конец сабли к его кудрявой потной бороде и начал поднимать подбородок своей жертвы осторожно, стараясь не поранить, но так решительно, что затылок Леандра тут же уставился в землю. В первый момент казалось, что человек с саблей ищет завязанные в тряпку и спрятанные в бороде золотые монеты, но вскоре стало ясно, что он разглядывает шею Леандра. Опустив саблю, он сказал:

– Умереть не бойся, умереть – значит просто перестать быть чьим-то сыном. Только это, и только так. Но я тебя не зарублю. Твоя шея будто специально создана для Исайи. И я дарю ее Исайе. Пусть порадуется Исайя. Не уйдешь, найдет тебя Исайя. А может, уже и ищет тебя Исайя. Отправляйся к нему! – И человек с саблей весело ускакал, собрав в мешок свою кровавую добычу.

Когда все закончилось, Леандр вместе со всеми снова двинулся в путь, он был таким уставшим, что продолжал спать на ходу, и вскоре уже не помнил, почему в его ушах звенит страшное имя Исайя, не знал, приснился ли ему человек с саблей, или он его действительно встретил. В назначенный день он вовремя прибыл на условленное место, застал там Диомидия и увидел, что тот его не предал. Неподалеку от монастыря Жиче в Градаце у минерального источника Суббота выбрал место, обжег черепицу, приготовил, как они и договорились, фундамент и, как хороший хозяин, поджидал Леандра с горшком горячей каши и кучей камня и теса, которые он чуть не даром купил у крестьян, покидавших свои дома и дивившихся ненормальному погонщику верблюдов, который платит за то, что они сжигают и выбрасывают. Товарищи вместе поужинали, переночевали, а наутро Леандр дал своему другу еще десять дукатов и назначил место следующей встречи. Все заклинания и просьбы Субботы не помогли. Расстались они со слезами на глазах, и Диомидий, взобравшись на верблюда, отправился дальше на север, а Леандр остался стоять под кровавым снегом, который в тот год пошел не в свое время, – в трех днях пути от турок и чумы, на ничейной земле между двумя фронтами, двумя воюющими империями, двумя верами, ни к одной из которых он не принадлежал.

Здесь он сбросил с себя рясу и, оставшись один посреди поля, на земле, которая так пропиталась кровью, что уже несколько лет не приносила урожая, начал возводить маленькую церковь Введения во храм Богородицы; он считал кирпичи и часы, от которых зависела его жизнь, а долиной Ибара текла река беженцев, и вокруг горели сербские монастыри Милешева, Раваница, Дечани.

Вместе с рясой он сбросил с себя и взятое от верблюда внешнее спокойствие и ложную замедленность движений и, свободный от любых обязательств по отношению к окружающим, дал волю всей своей силе, выпустил на свободу свое внутреннее, молниеносно быстрое время. Впервые после той страшной охридской ночи он снова почувствовал себя человеком и ощутил свое преимущество перед другими. Он взялся за инструменты и принялся колоть камень и возводить стены с быстротой, о которой мечтал в детстве еще в Боснии, когда наблюдал за тяжелыми движениями деда, обтесывающего огромные плиты надгробий. Сейчас он снова стал строителем, соленый пот и пыль набивались ему в рот, мокрые волосы лезли в уши, череп раскалялся, и камень и черепица трещали и ломались от мощи его рук и от кипящей, как будто ядовитой, слюны, а выделявшееся от усилий лютое мужское семя жгло ноги и разъедало одежду. В полдень Леандр прекращал работу, ел немного каши и ложился на берег реки. Он привязывал к прядкам своих длинных волос рыболовные крючки и опускал голову на камень возле воды, а волосы в реку. Так он спал и ловил рыбу, усталый и голодный, в надежде, что рыба, заплыв в сон, нарушит его. Потом вставал, работал до полуночи и снова ложился, пока его не будил филин, птица, которую никто не видел и которой известно, где умрет тот, кто слышал ее голос.