Милорад Павич: Внутренняя сторона ветра

Обезумевшие и измученные, они расстались навсегда, убежденные, что никогда не смогут соединиться. Когда Леандр со свечой в руке подошел к монастырю, заутреня подходила к концу. Еще до того, как войти в церковь, Леандр заметил, что в этот день в монастыре происходили похороны иконы.

Икона из Пелагонии была очень старой, но, прежде чем ее положили в могилу и полили вином, Леандр успел разглядеть ее. На ней были представлены Богородица, кормящая Младенца, и мужчина с топором – это был Иоанн Креститель, – стоявший рядом с ними. С детской ножки почти свалилась сандалия, и стоящий рядом с матерью человек подхватил ремешок, чтобы натянуть его ребенку на пятку; ребенок, почувствовав внезапное прикосновение, прикусил материнскую грудь, она же, поняв, что случилось, посмотрела на мужчину, поправлявшего сандалию.

Так замкнулся круг, непрерывная линия, соединявшая человека, его руку, пятку ребенка, грудь женщины и ее взгляд, обращенный к человеку. Эта линия, которую Леандр охватил взглядом за несколько мгновений до того, как икону засыпала земля, напомнила Леандру ту единственную букву, которую он выучил, – тета, и он подумал: «Значит, все-таки соединение возможно!»

После этого он направился в монастырь, чтобы постричься в монахи.

Однако сразу это Леандру позволено не было. Во-первых, из-за того, что у него еще не росла борода. А когда он рассказал, откуда родом, и сообщил, что семья его не относится ни к западному, ни к восточному христианству, а сохраняет «веру дедов», то есть богомилов, или патаренов, пришлось ему на несколько лет сделаться послушником и каяться в своих грехах, ожидая приема в братство. Все это время он жил в деревянной колокольне, набитой книгами.

Спал на сложенных веревках от колоколов, которые будили его, вырываясь из-под тела по ночам, когда ветер раскачивал колокола и было слышно, как разбушевавшееся озеро с ужасающей силой швыряло прибрежную гальку в монастырские ворота. Но страх уже покинул Леандра. После того, что произошло у него с Деспиной, истории о людях с саблями и ночные кошмары казались ему детской игрой.

– Всегда он голоден, как будто отец делал его на пустой желудок, – говорили о нем монахи, а он недалеко от монастыря с подветренной стороны устроил небольшое кладбище икон, засадил его цветами, сделал каменную ограду и небольшие ворота. Вечерами у него допоздна горела на окне лампада, которая отгораживала его от ночи, пока он очинял перья для монахов-переписчиков и делал для них чернила из смеси ягод и пороха. Потом гасил плевком лампаду и мечтал о том дне, когда его примут в монастырь, научат писать и читать книги, расставленные на полках вдоль стен колокольни, а затем засыпал и спал так быстро и крепко, что к полуночи совсем высыпался.

В 1689 году он стал монахом, и когда в конце обряда посвящения игумен сказал ему: «С сего дня, сын мой, имя твое Ириней!» – Леандр услышал, как начали звонить колокола. Первыми зазвонили в Святом Науме за озером, потом к северу от Охрида – сначала в Святой Софии, затем в Перивлепте, Святом Клименте и так далее по порядку вокруг озера до тех пор, пока звук не достиг того места, откуда и начался, то есть монастыря Святого Наума. В этот момент в монастырские ворота ворвался запыленный и усталый Диомидий Суббота, товарищ Леандра, и сообщил, что Скопье сожжено, что в Призрене скончался австрийский главнокомандующий генерал Пиколомини, в армии христиан чума, а турецкие карательные отряды неумолимо продвигаются к северу, по долине Вардара и со стороны Софии, сжигая и села, и монастыри и сметая на своем пути все и вся. Товары и деньги Диомидия и его компаньонов пропали, и он пришел к Леандру, в одной бороде и рубахе, просить о помощи.

– Они все уничтожат, все уничтожат, – повторял он, ломая пальцы, и поминутно, скрестив руки, хватался за уши и зажимал их ладонями, чтобы не слышать колокольного звона. Остальные монахи, пока Леандр разговаривал с Диомидием, заполняли мешки драгоценностями, запирали на засов двери, подводили из затона к монастырю лодки и плоты, а вдалеке, за озером, было видно и слышно, как народ, бросив свои дома, бежит на север, гоня перед собой скотину и срывая с нее или затыкая пучками травы колокольчики и бубенцы. Вскоре над озером потянулся тяжелый, жирный ветер, полный дыма и смрада, и Леандр понял, что крестьяне жгут все, что не могут забрать с собой…

Так Ириней Захумский не прожил в монастыре монахом и одного дня, а его уроки письма были снова отложены до лучших времен. Он зацепил за свою рясу несколько рыболовных крючков, спрятал за пазуху дукаты, поклонился кладбищу икон, а перед могилой иконы из Пелагонии отрезал прядь своих волос и обвил ею крест, как это делали во времена его детства вдовы на могилах погибших мужей.