Тони Парсонс - Man and Boy, или История с продолжением

Он склонялся перед помятой бабочкой, или заблудшим муравьем, или осой, или мухой, или даже мышью — ни одно создание не было слишком ничтожным или грязным, чтобы его не стоило спасать, — сажал на ладонь, или в спичечный коробок, или в баночку от варенья, сопровождал к двери черного хода и с трепетом выпускал. А мы с мамой поддразнивали отца и пели хором «Рожденная свободной».

Но хотя мы над ним и подтрунивали, мое детское сердце замирало от восхищения.

Мой отец был сильным человеком, который научился быть мягким: он видел столько смертей, что умел по-настоящему ценить жизнь. И я не мог с ним соперничать, я просто не мог с ним соперничать.

Пэт отказывался ужинать. То ли из-за звонка матери, то ли из-за попытки ограбления. Но вряд ли. Мне кажется, просто из-за того, что я паршиво готовлю.

Я начал волноваться о его рационе. Ну, сколько питательных веществ содержится в пиццах и блюдах для микроволновки, которыми я его все время потчевал? Немного. Здоровую еду он ел, только когда мы ездили к родителям или обедали в каком-нибудь кафе. Так что однажды я сварил овощи и незаметно засунул их в макароны из микроволновки.

— Фу! — сказал он, изучая оранжевую кляксу у себя па ложке. — Это что?

— Это называется морковка, Пэт. Ты должен знать, как выглядит морковка. Она полезна. Давай, быстренько подъедай все это.

Он с омерзением оттолкнул тарелку.

— Не хочу есть, — сказал он, пытаясь выбраться из-за кухонного стола.

— Подожди-ка, — сказал я. — Ты не пойдешь никуда, пока не съешь ужин.

— Не хочу я никакого ужина. — Он посмотрел на оранжевую кляксу, плавающую в пузырящейся кашице. — Он невкусный. Гадость какая-то.

— Съешь ужин.

— Нет.

— Пожалуйста, съешь ужин.

— Нет.

— Так ты будешь есть ужин или нет?

— Нет.

— Тогда ложись спать.

— Но еще рано!

— Правильно, сейчас время ужина. А если ты не хочешь ужинать, то должен идти спать.

— Это нечестно.

— Жизнь нечестная штука. Ложись спать.

— Я тебя не люблю!

— Нет, не меня! Ты не любишь, как я готовлю. А теперь иди и надень пижаму.

Как только он вырвался из кухни, я схватил его тарелку и выбросил в помойное ведро всю эту микроволновую дрянь, смешанную с переваренными овощами. Я не особо осуждал Пэта за то, что он отказался этим питаться. Вероятно, эта дрянь и на самом деле была совершенно несъедобной.

Когда я вошел в спальню Пэта, он лежал на кровати полностью одетый и тихонько всхлипывал. Я посадил его, вытер ему глаза и помог надеть пижаму. Он уже клевал носом, глаза были полузакрыты, рот припух, голова моталась, как у игрушечной собачонки, которую возят в автомобилях на приборной доске, так что вполне мог пораньше лечь спать. Но я не хотел, чтобы он засыпал с ненавистью ко мне.

— Пэт, я знаю, что я не очень хороший повар. Не такой, как мама и бабушка. Но я постараюсь исправиться, ладно?

— Папы не умеют готовить.

— Неправда.

— Ты не умеешь готовить.

— А вот это правда. Твой папа не умеет готовить. Но множество мужчин прекрасно готовят. Самые знаменитые шеф-повара — это мужчины. И обычные мужчины, которые живут одни, — тоже умеют. Например, папы с маленькими мальчиками и девочками. Я постараюсь стать таким же, как они, ладно? Я постараюсь готовить тебе вкусные вещички, которые тебе понравятся. Ладно, дорогой мой?

Он отвернулся и недоверчиво фыркнул, словно услышал что-то заведомо несбыточное. Я прекрасно его понимал. Я и сам не мог в это поверить и подозревал, что нам обоим в самое ближайшее время придется выработать у себя истинную любовь к сэндвичам.

Я отвел Пэта в ванную почистить зубы, а когда мы вернулись, он, хотя и неохотно, поцеловал меня на ночь. Видимо, Пэт был не слишком заинтересован в том, чтобы мириться. Мысленно сказав себе, что к утру он забудет об этой дурацкой морковке, я укутал его одеялом и выключил свет.

Вернувшись в гостиную, я плюхнулся на софу и серьезно задумался о том, что пора устраиваться на работу. Утром пришло банковское извещение. У меня не хватило духу открыть конверт.

Уволили меня по-современному — дождавшись, пока закончится контракт, и швырнув мне под нос всего лишь месячную зарплату. Она уже закончилась. Мне необходимо было работать, потому что положение с деньгами становилось критическим. Мне это нужно было еще и потому, что работа — единственный вид деятельности, где у меня хоть что-то неплохо получалось.

Я взял газету с объявлениями и открыл ее на странице «требуются», обводя продюсерские вакансии на радио и телевидении, которые казались привлекательными. Но через несколько минут отложил газету в сторону и принялся отчаянно тереть глаза. Я слишком устал, чтобы заниматься этим прямо сейчас.