— Я не влюбляюсь в парней лишь ради того, чтобы тебе было что рассказать ребятам из театра, — бурчу я.
— Доверься инстинктам, — говорит Элизабет. — Что, если Хизер все неправильно поняла? Ведь если бы он действительно ударил сестру ножом, его давно бы изолировали.
— Да не говорила я, что он ударил ее ножом! Я вообще не в курсе, что там произошло.
— Вот видишь? — торжествует Элизабет. — Я заставила тебя засомневаться.
— Смогу расспросить его завтра, — говорю я. — Мы вместе повезем елку.
Рэйчел откидывается на стуле.
— Странная у тебя жизнь, детка.
Хотя мама с папой остались в трейлере, занятые поздним ужином, я прямо чувствую, как они смотрят нам с Калебом в спины, пока мы идем к его фургону. Мы шагаем под их пристальными взглядами, наши руки почти соприкасаются, и этот путь кажется невыносимо долгим.
Я сажусь на пассажирское сиденье, и он захлопывает дверь с моей стороны. За нами, в кузове, лежит елка. Благородная ель, которую я продала Калебу с огромной скидкой (прости, пап). Мы собираемся отвезти ее тем, кому она нужна. За все годы на этом базаре, за все праздничные сезоны я ни разу не провожала дерево от кассы до нового дома.
— Рассказала подругам о твоем проекте с раздачей елок, — признаюсь я. — Они считают тебя настоящим гуманистом.
Он смеется и заводит двигатель.
— Гуманистом ? А я бы сказал — просто добрый человек.
— Это же одно и то же! Тебя по-прежнему забавляет мой лексикон? — Я умалчиваю о том, что мне нравятся его подтрунивания.
— Может, до твоего отъезда я еще наберусь у тебя словечек.
— Если повезет. — Протягиваю руку и толкаю его в плечо.
Он улыбается и переключает передачу.
— Думаю, все зависит от того, как часто мы будем видеться.
Смотрю на него и, когда смысл его слов полностью до меня доходит, по телу разливается тепло.
Мы выруливаем на главную дорогу, и Калеб спрашивает:
— А как ты сама думаешь, как часто?
Хотела бы я дать ему ответ, но прежде, чем строить планы совместного времяпровождения, мне нужно кое-что узнать. Жаль только, что он сам не заводит этот разговор, как обещал.
— Не знаю, — отвечаю я. — А сколько еще елок ты планировал раздать в этом году?
Он смотрит в окно на соседнюю полосу, но в боковом зеркале я вижу его улыбку.
— Сейчас праздники, чаевые приличные, но, должен сказать, даже со скидкой елки нынче недешевы. Без обид.
— Что ж, еще большую скидку я вряд ли смогу предоставить… разве что тебе придется чаще пускать в ход свое обаяние на работе.
Мы сворачиваем на шоссе и направляемся на север. На фоне темнеющего неба вырисовывается зубчатая пирамида Кардиналз-Пик.
Показываю на вершину холма.
— Знаешь, там, наверху, растут шесть моих елок.
Он бросает на меня короткий взгляд и смотрит в окно на возвышающуюся вдали темную гору.
— У тебя на вершине Кардиналз-Пик своя еловая плантация?
— Не то чтобы плантация, — отвечаю я. — Я сажала по дереву в год.
— Серьезно? И как тебе такое пришло в голову?
— Все началось, когда мне было пять лет.
Он включает сигнал поворота, оглядывается через плечо и перестраивается в соседний ряд.
— Так, хочу знать все подробности, — заявляет он. — Рассказывай, как все было.
В свете фар автомобилей, проносящихся мимо, я вижу, что он с любопытством смотрит на меня и улыбается.
— Хорошо. — Я вцепляюсь в ремень безопасности. — Когда мне было пять лет, дома, в Орегоне, мы с мамой посадили елку. Конечно, до этого я уже много раз сажала деревья, но эту ель мы посадили отдельно. Даже обнесли заборчиком. А через шесть лет, когда мне исполнилось одиннадцать, мы срубили ее и преподнесли в дар родильному отделению нашей больницы.
— Молодцы, — кивает он.
— Это не совсем то, что делаешь ты, мистер Филантроп, — поясняю я. — Мои родители каждый год дарят елку больнице в благодарность за то, что они помогли мне появиться на свет. Ведь, если верить их словам, я не торопилась рождаться.
— Мама рассказывала, что моя сестра тоже еще до рождения была капризной и не хотела выходить, — говорит Калеб.
Я смеюсь.
— Мои подруги порадовались бы, услышав, что ты назвал меня капризной еще до рождения.
Он смотрит на меня, но я никак не могу понять, что означает этот взгляд.
— Короче говоря, когда мне было пять, мы решили посадить ель в подарок акушеркам специально от меня. Поначалу мне нравилась эта идея. Но когда прошло шесть лет и мы срубили ее, я ужасно плакала. Ведь все эти годы, на протяжении всей ее жизни — и всей моей сознательной жизни тоже — я заботилась об этом деревце. Мама рассказывала, что я целый час стояла на коленях над пеньком и рыдала.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу