Ясуси Иноуэ - Сны о России

Императрица приказала принести несколько книг, попавших в Россию неведомыми путями, и показала их Кодаю. Это были японские книги — в большинстве своем старинные иллюстрированные сборники новелл и пьесы дзёрури. [26] Дзёрури — представления театра марионеток в XVII–XVIII вв., вид песенного сказа XV–XVI вв. Кодаю показали и несколько русских книг с описанием Японии. В одной из них он обнаружил карту Японии и иллюстрации, изображавшие шествие знатных феодалов — даймё.

Во время второй аудиенции Кодаю чувствовал себя более свободно. Он обратил внимание на две ямочки на щеках императрицы. Когда она улыбалась, не разжимая губ, они обозначались более резко. Екатерина была несколько полновата и, чтобы скрыть свою полноту, носила, исключая, конечно, официальные церемонии, придуманное ею самой свободное с длинными, широкими рукавами платье.

Эта женщина, обладавшая высшей властью в государстве, не показалась Кодаю необыкновенной. Единственное, что его поразило, — это возраст императрицы. Он никак не мог поверить, что Екатерине шестьдесят два года. Откровенно говоря, он не дал бы ей даже пятидесяти, даже сорока.

Аудиенция длилась два часа. Кодаю вновь мягко напомнил императрице, что японцы с нетерпением ожидают возвращения на родину. Она опять утвердительно кивнула головой, но никак не обнадежила и не разочаровала Кодаю.

По возвращении в дом Буша Лаксман, как и в первый раз, подтвердил, что аудиенция прошла наилучшим образом. Кодаю был согласен с ним, но его беспокоило, что Екатерина ни словом не обмолвилась по поводу просьбы японцев о возвращении на родину. И Кодаю подумал, что императрица не только женщина без возраста, но и прекрасно владеющая собой властительница, что в душе ее таится нечто таинственное и даже зловещее.

К. Валишевский в книге «Роман Екатерины» (1908) отмечает, что наиболее достоверное описание внешнего облика императрицы в последние годы ее царствования принадлежит французской художнице Виже-Лебрен.

«Прежде всего я была страшно поражена, — писала Виже-Лебрен, — увидев, что она очень маленького роста; я рисовала ее себе необыкновенно высокой, такой же громадной, как и ея слава. Она была очень полна, но лицо ея было еще красиво; белые приподнятые волосы служили ему чудесной рамкой. На ея широком и очень высоком лбу лежала печать гения; глаза у нея добрые и умные, нос совершенно греческий, цвет ея оживленнаго лица свежий, и все лицо очень подвижное… Я сказала, что она маленького роста, но в дни парадных выходов со своей высоко поднятой головой, орлиным взглядом, с той осанкой, которую дает привычка властвовать, она была полна такого величия, что казалась мне царицей мира. На одном из празднеств она была в трех орденских лентах, но костюм ея был прост и благороден. Он состоял из расшитой золотом кисейной туники, с очень широкими рукавами, собранными посредине складками, в восточном вкусе. Сверху был надет доломан из красного бархата с очень короткими рукавами. Чепчик, приколотый к ея белым волосам, был украшен не лентами, а алмазами самой редкой красоты».

В начале августа Кодаю пригласил к себе наследный принц. (После аудиенции у императрицы Кодаю вместе с Лаксманом дважды побывал в гостях у принца.) На этот раз он был приглашен один. Кодаю провели в светлую комнату с бледно-зелеными стенами, украшенную белой резьбой. Принц угостил Кодаю чаем и около часа расспрашивал о том, как тот оказался на Амчитке. В положенный час за Кодаю не прибыла карета, и принц предложил ему свою. Кодаю наотрез отказался, но принц сказал, что делает исключение для иноземца. Приближенные принца начали уговаривать Кодаю, убеждая его, что отказ выглядел бы неприлично, и Кодаю наконец согласился. Карета была четырехместная, позолоченная, английской работы, запряженная восьмеркой лошадей.

Когда карета подкатила к дому Буша, домочадцы выскочили на улицу и выстроились перед ней, чтобы приветствовать высокого гостя. Увидев выходящего из кареты Кодаю, все буквально онемели от удивления, потом наперебой стали расспрашивать, как могло такое приключиться. Находившийся там же Лаксман посоветовал впредь этого не делать. В ту ночь Кодаю не сомкнул глаз. Тело его горело, мучительно ныла грудь — может быть, оттого, что он ехал в золоченой карете. На следующее утро Кодаю рассказал о бессоннице домочадцам Буша. Они ответили, что ничего удивительного в том нет-нельзя простому смертному пользоваться тем, что дозволено лишь царственным особам.