Владимир Шаров - Будьте как дети

За четыре года до того, весной семьдесят второго, мне сделалось ясно, что Ирина начинает уставать от наших отношений. Месяц или два я ещё неизвестно на что надеяться и лишь за неделю до отлета с экспедицией на Ямал смирился и отошел в сторону. Разрыв с Ириной дался мне тяжело. Я до последнего верил, что смогу справиться с ее отчаянием, прервать, остановить это ее беспрестанное бегство из одной постели в другую, но достиг немногого. Чтобы совладать с тем, что обрушилось, Ирине нужна была помощь, но ни из меня, ни из моих предшественников хорошей опоры не вышло. В итоге ей оставалось одно – искать дальше.

Благодаря маме, сумевшей правильно со мной поговорить, ни тогда, ни сейчас я ни в чем Ирину не винил, только жалел, и у нас до последних дней ее жизни сохранялись добрые отношения. Если оба были в Москве, мы виделись раз, а то и два в месяц. Гуляли по Гоголевскому бульвару или сидели в «Белочке» на Арбате. Ирина была сладкоежка, любила яблоки в тесте и пирожные с заварным кремом, которыми славилась «Белочка». Встречаясь, мы, как и раньше, почти всё время говорили о Сашеньке, но мельком касались разного. Она не прятала, что теперь живет с Сережей и он многое для нее делает. А прежде, до Сережи, когда я уехал в Тикси, у нее были две короткие связи с незнакомыми мне людьми, которые тоже немало ей наобещали, но обманули, ничем не помогли.

Сережа был весьма привлекательным человеком, но, с детства готовя себя к монашеству, женщин, как я слышал, избегал. Во всяком случае, до отношений с Ириной о других его романах мне неизвестно. Ирина сошлась с ним по недомыслию: вдруг решила, что родной сын Дуси должен знать правду о смерти Сашеньки. Но надежды были зряшные: что во мне, что в нем смерть девочки не вызывала ничего, кроме ужаса, да и от матери Сережа давно отдалился. Чтобы убедиться, что особой пользы от Дусиного сына ждать не стоит, полутора лет Ирине хватило, а дальше вернулись знакомые скука и безразличие. Разочаровавшись в ком-то, она уже не миндальничала, в поддавки не играла. Уход Ирины подкосил Сережу.

По-видимому, Ирина вообще одного от другого всех нас если и отличала, то смутно, никем не интересовалась и не спешила сочувствовать. В основе каждой связи лежала судьба дочки. В дочери была единственная цель и оправдание ее романов. Если она заводила нового партнера, то делала это для и ради Сашеньки: кто-то был нужен Ирине, чтобы помочь спасти девочку, избавить ее от загробных мук, или, как я, расследовать, кто, когда и почему убедил Дусю вымолить Сашенькину смерть. Под подозрение попадали разные люди, в числе их и отец Никодим, но, не зная наверняка. Ирина сходила с ума, по первому намеку была готова проклясть ни в чем не виновного человека.

На Сережу была серьезная ставка. С детства слыша про надежды, которые Дуся возлагала на сына, она решила, что ничего никуда не ушло, что было раньше, то и теперь. А коли так, Сережа знает или может узнать, действительно ли, как говорила Дуся, Сашенька сейчас в раю среди праведников или ей, Ирине, лгут – Господь не простил и никогда не простит ее дочери зла, которое она могла совершить.

Конечно, от союза, фундамент которого – смерть ребенка, трудно ждать нормы. Немудрено, что часто и я, и Сережа вели себя с Ириной непозволительно. Нам будто забыли сказать, что нельзя, пытаясь удержать женщину, делать из Бога то ли привязь, то ли сачок. И его, и меня мало оправдывает, что оба мы были зажаты между Ириной и Дусей, зажаты намертво, ведь Дуся, чем больше приносила зла, тем восторженнее почиталась.

Сережа долго искал, пытался найти необходимые Ирине слова. Уговаривал ее, что мать никакая не святая, хотя сорок лет назад и приняла постриг. Называл чушью, что она вымолила Сашеньке смерть, повторял и повторял, что Дуся, даже если бы захотела, не смогла бы этого сделать. Но, едва начав, утыкался в стену слёз. Потому что в смерти ребёнка не было ничего, кроме бреда и безумия.

Ирина забеременела с огромным трудом после множества неудачных попыток, приговора врачей, что своих детей у нее никогда не будет, потом семь месяцев, боясь пошевелиться, лежала на сохранении, родила настоящее чудо по красоте, ласковости, уму, и вот в один день у нее всё отнимают. Что бы кто ни говорил, но без того, что Дуся сказала на кладбище, смерть девочки выглядела еще чудовищнее. Смысл Дусиных слов был страшен, но он в них был, и Ирина отчаянно за него цеплялась.

Как далеко зашло дело, Сережа понял не сразу, а когда понял, вынужден был отступить. Сдавшись, он в конце концов занял то место, которое Ирина готова была за ним оставить. Стал рассказывать ей истории про монахов, священников, мирян, которые несомненно были близки к Богу, Им любимы и, следовательно, могли заступиться за Сашеньку. Многие из тех, кого Сережа знал с детства, в тридцатые годы погибли мученической смертью. По обстоятельствам времени они, конечно, не были канонизированы, но это были люди святой жизни, и у Сережи всякий раз получалось, что именно сейчас они молятся за Сашеньку. Не снизойти к их молитвам Господь не сможет. Права Дуся или не права, когда говорит, что, если бы Господь не прибрал девочку, из нее выросло исчадье ада, они ее спасут. Только Ирина не должна им мешать, хватит ей грешить, хватит блуда, измен.